Мамона и музы. Воспоминания о купеческих семействах старой Москвы - Федор Васильевич Челноков

Димитриевич. Никто, кажется, мысленно не был так далеко от смерти, как он в этот вечер. Доставив всем удовольствие, повидав всех, кто был ему близок, он покинул мир. Он завещал детям все поровну, но чтобы завещание было приведено в исполнение только через год, а до тех пор чтобы все оставалось по-старому. Остальное завещание осталось в полном секрете, и я никогда не узнал, сколько после него осталось, но надо думать, что не меньше полутора миллионов.

Отношения Петра Димитриевича к Изгарышевым были совсем особенные. Их было двое, брат и сестра Оленька, она служила у Абрикосовых в магазине, но скоро умерла от чахотки. Были они люди бедные, но почему-то Петр Димитриевич о них заботился. Оленька получила место благодаря Петру Димитриевичу.

Алексей Николаевич [Изгарышев] попал к «К. и С. Попову» тоже по его хлопотам еще совсем молодым человеком, только что кончившим учение. Чрезвычайно нервный, он тоже был кандидат на чахотку. На службе у Поповых он обнаружил исключительную способность разбираться во вкусе чая, почему скоро пошел в гору, такие люди очень редки. Когда я познакомился с ним, он был уж женат на Евлалии Николаевне, фамилию ее никогда не знал, она была подругой его сестры по абрикосовскому магазину. Как человек она была неплохой, но дура набитая и совсем не удовлетворяла легкомысленного, увлекавшегося Алексея Николаевича. Как только у него появились средства, он стал обращать их в картины, увлекаясь страшно живописью. Супруга его с видом знатока рылась в них как свинья в апельсинах. Его это коробило, но человек он был хороший и, сдерживая себя, тянул свою супружескую лямку. Но как ни глупа была Лашенька, а сумела так подружиться с одинокой Анной Петровной, что та не могла обойтись без нее, а для Петра Димитриевича она была отличный, всегда готовый партнер в преферанс, он ее тоже любил, и она стала их ежедневным гостем.

У них было два сына, один вышел профессором, а младший был чрезвычайно избалован и матерью, и Анной Петровной. Боясь за его здоровье, она и мать, и сына возила по заграницам, чего при других условиях никогда не сделала бы, так как была удивительно неподвижный человек. В заботе о семье Изгарышева, зная его легкомысленный характер, Петр Димитриевич купил им дом тяжело заложенный и заставил его из больших его доходов постепенно выкупать. Эта мера впоследствии оказалась спасительной для Евлалии Николаевны и детей.

Пользуясь особенным талантом Алексея Николаевича, Поповы стали посылать его ежегодно в Китай для закупки чая. Доходы его возросли в это время до десятков тысяч в год. Был он сделан директором товарищества и получил там великолепное положение. Сыновей он очень любил, но жена его тяготила, и он принял поручение Поповых с удовольствием, так как на целых полгода в году освобождался от ее общества. Поповы оплачивали всю его поездку, предоставляя ему ехать, каким хочет путем. Благодаря этому он получил возможность не раз совершить кругосветное путешествие и увидеть мир Божий, как мало кому приходилось. Не отказываясь от своих увлечений картинами, Алексей Николаевич в Китае стал увлекаться китайщиной и кроме того, что привозилось Петру Димитриевичу, привозил и себе много этого добра. Но главным образом он увлекался бронзой в мелких произведениях чрезвычайно древнего происхождения. Некоторые вещи оценивались в несколько тысяч лет. За несколько поездок у него набрался целый большой шкаф, набитый битком до того, что ничего нельзя было разобрать.

Между тем Алексей Николаевич продолжал свои поездки, семья его жила в довольстве под заботой Петра Димитриевича. После одной поездки он вернулся нехорош, говорили, что чахотка стала развиваться. Он объявил, что едет в Давос, но никого с собой брать не пожелал и уехал, присылая успокоительные письма. Но на деле здоровье его все ухудшалось. И вдруг была получена телеграмма, что он скончался. Предчувствуя смерть, он, как собака, ушел из дома и умер в одиночестве, не желая никого видеть и беспокоить. Он был редко симпатичный человек. Всегда веселый, какой-то задорный, любивший кутнуть, пожить в свое удовольствие, но и дело свое знал великолепно.

После смерти Алексеея Николаевича Лашенька почти и не выходила от Сырейщиковых, и с Анной Петровной они стали, как два Аякса[174]. После же смерти Петра Димитриевича Анна Петровна отделала себе нижний этаж изгарышевского дома и поселилась у них, где и жила до нашего отъезда, обратившись в довольно полную, всегда нездоровую, старую деву, вся привязанность которой сосредоточилась на двух сыновьях Изгарышева, а особенно на младшем, Сереже – полном, красивом парне, которому как будто тоже угрожала чахотка. Отношения ее к братьям и сестре и к племянникам были безразличные, но сохранили ту парадно-чопорную особенность, какой вообще отличалась вся эта семья. По торжественным дням они все продолжают меняться либо пирогами, либо другими подношениями, подходящими к случаю.

Чайная история: Алексей и Константин Поповы

Когда я отправился в мою вторую заграничную поездку и по дороге познакомился и сошелся с Колей Бахрушиным и Сергеем Ивановичем Соколовым, мы в Вене очутились в одном вагоне с Алексеем Николаевичем и Константином Семеновичем Поповыми. Они оба ехали в Китай, а мы направлялись в Ниццу. К завтраку мы заняли свои места, те свои. Да еще ехали две русские дамы, тоже в Ниццу, мы были с ними попутчики через Венецию на Милан. Барыни были очень невзрачные, мать и дочь, помещицы Саратовской губернии, носившие сильный провинциальный характер, и ничего интересного в них не было.

Когда завтрак кончился, я подошел поздороваться с Поповым, которого знал по Москве. Это был один из самых удивительных московских типов и был там прозван «Рокамболем».

Поздоровавшись, я сейчас же получил приглашение присаживаться к их столу и тащить свою компанию. Но Коля Бахрушин был человек ужасно церемонный и удрал в купе, Сергей Иванович за ним. Константин Семенович изумился, вскочил с места и бросился за ними и не ушел из купе, пока не вытащил их к своему столу, а тут уж оказалось шампанское. Услыхав, что барыни говорят тоже по-русски, он отправился и к ним звать откушать стакан вина и фруктов. Провинциалки наши, жеманясь, согласились и тоже подсели к нам, и за шампанским все начали знакомиться. Из разговоров выяснилось, что барыни из-за здоровья младшей едут на ривиеру проводить зиму и что они в первый раз попадают за границу.

Тем временем батарея бутылок все растет, и Константин Семенович начинает рассказывать об Италии, о Риме, входит в оживление и спрашивает барынь: «Да разве вы там не