Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Видум

В полдень, как по команде, во всех районах Праги громко завыли заводские гудки крупнейших промышленных предприятий. На главных улицах разлилось живое море людей. Полностью остановился общественный транспорт. На площадях и перекрёстках дорожные указатели и магистральные стрелки были повёрнуты в ложном направлении. Появились первые лозунги на стенах домов: «Ленин, вставай, – Брежнев сошёл с ума!», «Ваши отцы – освободители, а вы – оккупанты!».

Ввод войск, – шаг грубый и безумный. Боялись НАТО? Ну, перебросьте танки к границе! Зачем же демонстративно ставить их посреди цветущего города, на позор себе и пражанам, вызывая ужас, растерянность и озлобление местного населения?

В давнем романе Милана Кундеры «Невыносимая лёгкость бытия», кстати, очень популярном в России, особенно у молодёжи, есть такое место: «Все предшествовавшие преступления русской империи совершались под прикрытием тени молчания. Депортация полумиллиона литовцев, убийство сотен тысяч поляков, уничтожение крымских татар – всё это сохранилось в памяти без фотодокументов, а, следовательно, как нечто недоказуемое, что рано или поздно будет объявлено мистификацией. В противоположность тому вторжение в Чехословакию в 1968 г. отснято на фото- и киноплёнку и хранится в архивах всего мира…»

Здание ЦК КПЧ в непосредственной близости от набережной Влтавы было со всех сторон окружено боевыми машинами советского танкового батальона. На призыв спокойно расходиться по домам чехи, собравшиеся перед зданием ЦК, отвечали многократным дружным скандированием: «А мы дома! А мы дома!».

Во второй половине дня во двор неожиданно вошла колонна из пяти-шести малых разведбронемашин (БРДМ). Толпы демонстрантов с флагами и портретами Дубчека были оттеснены десантниками с флангов здания ЦК, чтобы они не могли наблюдать за происходящим во дворе. Вскоре гебисты стали выводить по одному членов так называемой «партийно-правительственной делегации ЧССР» во главе с Александром Дубчеком для этапирования в Москву на переговоры. Каждому арестованному охрана помогала взобраться на ВРДМ и опуститься в люк, который сразу закрывался. Вся эта операция со стороны выглядела так, словно имели дело с закоренелыми преступниками.

В Праге с каждым днём нарастала лавина уличной агитации и печатной пропаганды. Создавалось впечатление, что все полиграфические мощности столицы были поставлены на службу идеологам Пражской весны, писателям, журналистам, художникам и карикатуристам. К 1 сентября весь город был буквально раскрашен и

обклеен плакатами, лозунгами, призывами, листовками и воззваниями… Многие советские офицеры от души потешались, разворачивая свежие номера газет «Правда», «Известия», «Красная звезда», в которых помещались материалы о «напряжённой» обстановке в столице Чехословакии.

А потом было возвращение «партийно-правительственной делегации ЧССР» из Москвы. После приземления самолёта первым по трапу спустился А. Дубчек. Он стоял прямо и гордо, а из его глаз неудержимо катились слёзы. Весь его облик свидетельствовал о том, что над Дубчеком совершено насилие, что он в Кремле был отчитан, подавлен и унижен, но, будучи теперь уже бессильным что-либо изменить, готов, смирившись, нести свой крест до конца.

А теперь слово Иржи Гаеку, бывшему министру иностранных дел Чехословакии (1968 г.)

После переговоров в Праге с Тито и Чаушеску я отправился в Югославию недельку отдохнуть на берегу Адриатики. Там услышал о вторжении войск. По разным причинам в Белграде тогда оказались члены нашего правительства О. Шик, В. Власак, Ш. Гашпарик. Связаться с занятой войсками Прагой было затруднительно. Посоветовавшись с ними, я вылетел в Нью-Йорк на заседание Совета Безопасности ООН.

Постоянный представитель СССР Яков Малик успел известить мировое сообщество о чехословацком правительственном «приглашении» союзных армий. Я обязан был ознакомить Совет Безопасности с документом Президиума ЦК КПЧ: войска пяти стран введены в ЧССР без ведома президента республики, высших государственных и партийных органов. Это было нарушение международного права, положений Варшавского договора.

После моей речи Малик, не поднимая головы, снова стал читать заготовленный текст о «братской помощи». На галёрке смеялись, мне было жалко умного, опытного дипломата, с которым мы не раз встречались, были дружны, и которому теперь приходилось выполнять не самое лучшее поручение.

Вскоре я вернулся в Чехословакию. Новые власти меня исключили из партии, освободили от работы, лишили звания члена-корреспондента Академии наук. Подобно полумиллиону моих соотечественников, я перебивался случайными заработками, чтобы содержать семью. За моим домом велось круглосуточное наблюдение, по пятам ходили сотрудники госбезопасности. Не выдержав испытаний, ушла из жизни моя жена. Таков был удел многих активистов «пражской весны» в затянувшийся период «нормализации». (“Известия». 1991).

Политика запугивания населения, в том числе рядовых активистов компартии, не прекращалась с августа 1968 г., – с момента удушения «пражской весны». В печати сообщалось, что около 500 тысяч коммунистов были исключены из КПЧ, столько же чехов и словаков решили за это время покинуть страну.

Итак, в Прагу вошли советские танки… В это время владыка Никодим находился за границей. Первая реакция святителя на «миротворческую» акцию брежневского Политбюро: «Идиоты! Они не понимают, что сделали!» Но это – «частное богословское мнение», высказанное (без прослушки) одному из членов делегации, находившемуся с митрополитом в доверительных отношениях. А по возвращении в соцлагерь владыка, как «лицо официальное», должен был занять более «взвешенную» позицию.

Вспоминает Фэри фон Лилиенфельд: «Когда советские войска в 1968 г. вступили в Чехословакию, то митрополит Никодим (Ротов), которого впоследствии я научилась уважать и любить, публично оправдывал ввод советских войск в суверенную страну» [275] .

Как это бывает в уголовной среде, кремлёвские «паханы» »повязали кровью» «смотрящих» в странах соцлагеря. «Интернациональную помощь» Чехословакии вынуждены были оказать воинские части Польши, Венгрии, Болгарии, ГДР (уклонился Чаушеску, Румыния), а Югославия, хоть и была социалистической, но в соцлагерь не входила). Говорят, в составе восточно-немецкой группы «интернационалистов» всё ещё служили офицеры, которые вторгались в Чехословакию в рядах гитлеровского вермахта…

В Восточной Германии в те годы некоторые земельные епископы также были готовы идти на значительные компромиссы с властями.

Фэри фон Лилиенфельд: «Вот почему я обычно не осуждаю ваших бедных архиереев советского времени, – они-то были в куда худшем положении, чем наши епископы. Даже сравнивать нельзя! Не хочу ни оправдывать, ни осуждать их. Предоставим их дела и особенно намерения суду Божию. Что они делали ради церковной пользы, а что делали ради собственного благополучия и из трусости – Бог весть. Я бы ни за что не хотела очутиться на месте архиерея в Советском Союзе в хрущёвское и брежневское время. Может быть, среди церковных людей, внешне проявивших себя как коллаборанты, были и такие архиереи и священники, которых смело можно назвать исповедниками и даже мучениками.

Разумные люди у