Семена Перемен - Егор Александрович Данилов

Аудиенцию с доминусом назначили на утро. За Амалем и послами прибыл все тот же оратор и в окружении кустодиев сопроводил по шумным улицам Факса в центральную часть города, к целле Святого Лавре́нтия. Огромное здание возвышалось над прочими, как пастырь над овцами. Массивные колонны подпирали стрельчатые арки. Громада камня давила на все вокруг. Однако рядом было нечто большее. Нечто настолько великое, что не укладывалось в голове и казалось элементом совсем другой реальности.

Башня Факела. На ее фоне городские дома казались песчинками у основания валуна, травой у подножия восковой пальмы, чем-то незначительным, несоизмеримым. До Башни было рукой подать, и Амаль загорелся непреодолимым желанием посетить ее как можно скорее.

Посольство вошло в целлу Святого Лаврентия и предстало перед каменным троном, на котором восседал доминус. Это был сгорбленный старик с пронзительным и цепким взглядом. Его рука сжимала ручку трона, по форме напоминающую горящий факел. Прямо за троном уходила к потолку уменьшенная копия Башни, подсвеченная со всех сторон сполохами живого огня. Слева и справа от трона собралось множество иерархов культа: ораторов в пурпурных сутанах, целлитов — в черных. За их спинами стояли стражники-преторианцы в золоченых доспехах, с огромными гребнями конских волос на шлемах. Началась длительная церемония приветствий и вручения посольских грамот. Когда подошла очередь Амаля, он как смог повторил все многочисленные поклоны и пышные фразы. Авал множество раз выступал перед Советом аль-Харифа, но тут, перед этим стариком, испытал совершенно особенный трепет, пробравший его до глубины души. Казалось, доминус смотрел прямо в сердце. Видел его помыслы и печали, сомнения и мечты. Знал его прошлое и будущее, то, чем он живет и что собирается делать. Можно ли что-то скрыть от этого человека или любая фальшь будет тут же замечена?

Послы перешли к подтверждению союзнических обязательств. Отвечали на вопросы и задавали свои, предварительно обсуждая их коллегиально, как принято среди альмаутов. Пожалуй, это был тот случай, когда Амаль радовался существованию древней традиции. Останься он один на один — вовсе не знал бы, что делать.

Наконец, очередь дошла до инцидента в аль-Джами.

— Ходят слухи о страшной резне в Университете, — тихо проговорил доминус. Лицо не передавало никаких эмоций. — Что могут послы сказать на этот счет?

До сих пор разговор вели представители аль-Васада и аль-Масдара, но в этот раз оба подтолкнули Амаля в бок, уступая право говорить. Авал неуверенно шагнул навстречу трону.

— Мы предполагаем, — начал он, откашлявшись, — что в этом замешан цтекский шаман-куавитль. Дом Чужестранцев тщательно охранялся, стража не пострадала, никто никого не видел и ничего не слышал. Нужно обладать крыльями, чтобы проникнуть внутрь незаметно. Кроме того, уже в Факсе, посол аль-Харифа был убит именно куавитлем, свидетелем чего был один из моих караванщиков. Я оказался вынужден занять место посла, хотя род Фарехов обыкновенно находится в стороне от дипломатии. Желание цтеков подвергнуть союз Семиградья и Альмаутской Пустыни разладу вполне объяснимо, особенно сейчас, когда за чашей неспокойно.

— Мы опечалены тем, что произошло этой ночью в Факсе. — По лицу доминуса было сложно понять, так ли это. — Мы принимаем объяснения, хотя все это создаст определенные сложности, — доминус посмотрел в глаза Амалю. — Юноша, не вашим ли отцом является почтенный Азим аз Фарех?

— Это так, — подтвердил Амаль.

— Что заставило аль-Хариф отправить исследователя в Семиградье?

Амаль посмотрел на послов. Те недоумевающе переглянулись. Происходящее выходило за рамки этикета. Кроме того, Амаль не обсуждал с послами вопрос изучения Башни, и, следовательно, не мог задавать его от лица всей Пустыни. Но другого шанса могло не быть. Кто знает, сможет ли он позже обратиться к доминусу?

— Хорошо, — наконец сказал Амаль. — Я говорю не от лица Альмаутской Пустыни, но как исследователь и ученый. Как человек, который всегда превыше всего ставил знание. Дайте мне и моим людям возможность исследовать Башню Факела. Все полученные данные будут разделены поровну между либерами и альмаутами, без утайки и по справедливости.

Впервые лицо доминуса изменилось. В уголках глаз появилась легкая, едва заметная улыбка. Он покивал, словно соглашаясь со словами Амаля, но вслух коротко бросил:

— Нет, это исключено.

Сказанное настолько противоречило выражению лица, что Амаль замотал головой.

— Почему? — вырвалось у него.

Доминус молчал, словно давая понять: «Прими это, альмаут».

— Культы не просто так возникли около Башен, — сказал выступивший вперед оратор. — Башня — одна из наших святынь, мы не можем подвергнуть ее поруганию. Она должна оставаться чистой.

— Не поруганию, а исследованию, — не согласился Амаль, продолжая наблюдать за доминусом. Выражение старика изменилось. В нем появились живые эмоции. Что это? Тепло? Забота? Но почему? Что он в нем увидел?

— Нет, посол. Вы услышали ответ, — категорически отрезал оратор.

Амаль поджал губы. Чем ближе он был к Башне, тем невыносимее и все менее объяснима была тяга к ней. Он не обращал внимание на эти ощущения, отбрасывал их за ненадобностью. Проблем хватало и без того. Но сейчас чувства накатили с безнадежной неотвратимостью. Ему нужно быть рядом с Башней, нужно прикоснуться к ней рукой. Кроме того, от исследования, если верить отцу, зависит слишком многое.

— Но… — начал было он.

— Нет, — доминус смотрел с тем же теплом, но слова прозвучали твердо. — Это наш окончательный ответ.

— Почему?! — голос Амаля сорвался. Он просто должен найти правильные слова, убедить их в том, что изучение необходимо.

Говоривший с ним оратор сделал пару шагов и загородил доминуса.

— Это исключено. Неповиновение будет наказано потерей свободы. Никаких попыток осквернить святыню или мы будем вынуждены их пресекать.

Амаль хотел еще что-то сказать, но почувствовал, что его взяли под локти и тянут назад.

— Альмауты приносят извинения за этот инцидент, — проговорил выступивший вперед посол аль-Васада. — Вопрос, действительно, исчерпан.

* * *

По дороге в гостевой дом у Амаля крутилось множество мыслей. Башня становилась все дальше, и он с тоской смотрел на ее контур, подсвеченный лучами Азраха и Асфары. Под ногами стучали камни мостовой. В этом стуке авал слышал удары собственного сердца, которое ровным ритмом отсчитывало Обороты его жизни.

Он думал о том, что все и всегда взаимосвязано. Не может что-то возникнуть из ничего. У всего есть причина, даже если на первый взгляд она не видна. О чем говорили