Море вверху, солнце внизу - Джордж Салис

— Вы же сейчас не серьезно, — сказал Норман.

Адам опустил глаза и потер виски.

Думая о своем воскресшем отце, оживленном Божьим духом, Табби сказала:

— На самом деле здесь намного больше, чем нам дано понять.

Не обращая внимания на дальнейшие возражения Нормана, Адам вновь заглянул за угол, на тысячу и одного невозмутимого, включая Ларса и Табби, ни единая душа, кажется, не утратила надежду из-за отсутствующего пока пророчества. На самом деле их три тысячи и еще три глаза открылись широко и не мигали, зная, что то, что произойдет, должна уловить их фосфористая сетчатка.

В полном снаряжении Адам стоял спиной к воротам Базы. Предстоящий трюк был невозможен без точно скоординированной работы восьми «КАСА C-212»[55], которые уже заняли соответствующие места на площадке перед ангаром. Во избежание гипоксии скайдайверы будут вдыхать из баллонов чистый кислород, когда самолеты поднимутся на высоту выше четырех километров. А прыгнут они с шести. В то время, как Адам наблюдал за последними приготовлениями, из толпы, потирая руки со рвением человека, пытающегося разжечь костер, появился Дэниэл Муха.

— Вот так вот, да? Трудно поверить, что мы вот-вот сделаем это.

Его всего трясло, но в очках сложно было определить — от возбуждения, тревоги или наркотической эйфории. Словно прочитав мысли Адама, Дэниэл оттянул очки и поднял их на лоб. Нижние веки до краев наполнились слезами, а белки были чисты, как облака.

— Это будет вторжение, о каком можно только мечтать.

— Нам придется выложиться по полной.

К ним подошла Айрин и взяла Дэниэла за руку, успокаивая дрожь. Она подмигнула:

— Ни пуха, ни парашюта, Адам.

Он почувствовал, как плечо крепко сжала чья-то рука, и голос произнес:

— Должен сказать, я в восторге, что вы всё же с нами.

Адам повернулся и увидел лопоухого брита. В ярком дневном свете его голова выглядела толстокожей.

— Какие ж они смешные, эти чмошники. Устроим им такое шоу, чтоб навсегда запомнили, а?

Адам кивнул.

— Красава! А сейчас прошу меня извинить, я быстренько поссу.

— Лучше, чем обмочиться в воздухе, — сказал Муха.

— Вы ведь не хотите замахнуться на величие нашего Джереми, а?

Они рассмеялись, но быстро умолкли, так как все вспомнили причину, по которой его с ними нет.

Когда Адам увидел Реджинальда, важно вышагивающего в их направлении с улыбкой Чеширского кота, он уже знал, что тот скажет, но решил, что не будет лишать его редкой минуты славы.

Реджинальд поднял для приветствия пятерню.

— Эй, дружище. Готов?

— Как никогда.

— Аналогично, — он похлопал по мини-камере, прикрепленной к шлему, и поднял запястье, чтобы показать еще одну. Его костюм был не обычных растаманских расцветок, а неоновой магмой с зеленым и синим.

— Кстати, не забываем, — он сжал что-то невидимое в ладони. — Я хлопнул твою вишенку.

— Как воздушный шарик.

— А теперь посмотрим на тебя. Готов ли ты на подвиги.

— Вот так вот.

— Ты взял вазелин?

Адам прикрыл веки.

— Хорош, Реджи.

— Я не шучу, — он хлопнул в ладоши и сказал, — это будет большой трах-тарарах для всех нас.

— Ты ни капли не изменился, — сказала Айрин.

Реджинальд медленно и театрально повернулся к ней:

— Ну, а ты хотела другого? — он улыбнулся. — Но что-то подобное тому, что мы собираемся сделать, держу пари, изменит всех нас.

Уголок ее губы слегка обнажил в ухмылке зубы.

Словно узрев воскресшего из мертвых, Адам уставился на Чарльза, подошедшего к своему шкафчику. Ему захотелось поговорить с ним, узнать, как обстоят дела, поэтому он, отходя, бросил напоследок:

— Желаю всем удачи, хотя знаю, что никто из вас в ней не нуждается.

— Никакой удачи, только умение, — подтвердил Муха.

— Аминь, — добавил Реджинальд. — Увидимся по ту сторону.

Ухмылка Айрин растянулась в полноценную улыбку.

* * *

Когда Чарльз шарил в шкафчике, вяло шевеля мышцами спины, напоминающими глину, Адам стукнул его по черепу костяшкой кулака, как он делал в детстве, не зная жалости, главным образом, чтобы побесить Чарльза. Тот повернулся, и вокруг его глаз, обычно блестящих, как у коня, кожа разве что не почернела, не столько от утомления, сколько от скорби, которую практически невозможно облегчить.

— Готов? — спросил Адам.

Рука Чарльза вцепилась в его плечо, и он кивнул, а затем, прочистив горло, сказал:

— Я прочитал, что ты написал в газете, это твое эссе.

— Правда?

— Оно заставило меня задуматься. Когда я был там, со мною что-то произошло, чего я никогда не забуду, будто подобное дерьмо можно забыть. Мы были словно потерпевшие кораблекрушение, а вокруг один песок, чертов океан песка. Но однажды ночью, когда мы должны были соединиться с другой бригадой, у меня возникло странное ощущение, словно слезы идут в моих глазах в глубине, а не снаружи. Я чувствовал слезы всё время, пока мы их не встретили. Мы спали по очереди. Укрытием нам служили, главным образом, наши машины или эти пряничные хижины. Когда пришел мой черед дежурить, я занял северную сторону. Другие спали или стояли на посту в прочих местах. Я всё еще чувствовал слезы, и на мгновение мне показалось, что это из-за нарушения сна, какой-то симптом, то ли просто нехватка, но вдруг я заметил в прибор ночного виденья что-то в темноте передо мной. То была Тэсса. В купальном костюме с розовым осьминогом на боку, символом их команды по плаванию. Если этого недостаточно, чтобы удивиться, то я разглядел и жабры под линией подбородка. Она просто стояла на песке и смотрела на меня. То есть она на самом деле смотрела на меня, словно осуждая. И я расплакался, ничего не мог с собой поделать.

— Не знаю, была ли она призраком или чем-то в этом роде, но мне казалось, что она — моя совесть, то, как ее глаза смотрели на меня, внутрь меня. Осуждающе. Но не свысока, а беспристрастно, — он пожал плечами, набрав воздуха. — Я знаю, она была права, я всегда это знал, но она заставила, и на это ушло всё время, понять, что я это знал, истинная правда. После этого я спросил себя, что делаю в этой стране. Да, у нас были оправдания, у нас всегда есть оправдания, но тому, что происходило, не было, тем ужасам с обеих сторон, о которых знали лишь немногие. — Его лоб наморщился, и рука сильнее сжала плечо Адама. — Как то, что случилось в Абу-Грейб[56]. Этому нет никакого, блядь, оправдания. Мне даже не хочется касаться тех ежедневных мелочей, которые кажутся такими незначительными на первый