Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

«догматической дремоты», очевидно, подорвав всю науку, метафизику и теологию через сомнение в объективности причин. Прочитав рукопись перевода «Диалогов о естественной религии», сделанного Га-манном, Кант включил в окончательную редакцию «Критики чистого разума» (1781) критические замечания Юма по поводу аргумента от замысла и счел их неопровержимыми.155

«Пусть будет моей судьбой, ради меня самого и ради всех моих друзей, — писал Хьюм, — остановиться на пороге старости и не заходить слишком далеко в эту мрачную область».156 Судьба поверила ему на слово. В его автобиографии говорится:

Весной 1775 года я был поражен расстройством кишечника, которое сначала не вызывало у меня тревоги, но с тех пор, как я полагаю, стало смертельным и неизлечимым. Теперь я рассчитываю на скорое избавление. Я почти не испытывал боли от своего расстройства; и что еще более странно, несмотря на большой упадок сил, никогда не страдал от минутного упадка духа; так что, если бы мне пришлось назвать период моей жизни, который я бы предпочел пережить снова, я мог бы склониться к тому, чтобы указать на этот поздний период. Я с тем же рвением, что и раньше, занимаюсь учебой и так же весел в компании. Кроме того, я считаю, что человек в возрасте шестидесяти пяти лет, умирая, отбрасывает лишь несколько лет немощи.157

Диарея, любимая месть богов человеку, сговорилась с внутренними кровотечениями, чтобы уменьшить его вес на семьдесят фунтов за один 1775 год. Графине де Буфлер он писал: «Я вижу, что смерть приближается постепенно, без тревоги и сожаления. Я приветствую вас, с большой любовью и уважением, в последний раз».158 Он отправился принимать воды в Бат, но они оказались бесполезными против хронического язвенного колита. Его разум оставался спокойным и ясным.

Он вернулся в Эдинбург 4 июля 1776 года, готовый умереть «так быстро, как только могут пожелать мои враги, если они у меня есть, и так легко и радостно, как только могут пожелать мои лучшие друзья».159 Когда он прочитал в «Диалогах мертвых» Лукана различные оправдания, которые умирающие приводили Харону за то, что тот не сразу сел в его лодку, чтобы переплыть Стикс в вечность, он заметил, что не может найти ни одного оправдания, подходящего к его собственному случаю, за исключением, пожалуй, мольбы: «Наберись немного терпения, добрый Харон, ведь я старался открыть глаза публике. Если я проживу еще несколько лет, то смогу с удовлетворением наблюдать, как рушатся некоторые из господствующих систем суеверий». Но Харон ответил: «Ты, бродячий негодяй, этого не случится в течение многих сотен лет. Неужели ты думаешь, что я предоставлю тебе аренду на столь долгий срок? Немедленно садись в лодку!»160

Босуэлл, настойчивый и дерзкий, настаивал на том, чтобы поставить умирающего перед вопросом: не верит ли он теперь в другую жизнь? Хьюм ответил: «Это самая неразумная фантазия, что мы должны существовать вечно». Но, продолжал Босуэлл, несомненно, мысль о будущем состоянии приятна? «Вовсе нет, — ответил Хьюм, — это очень мрачная мысль». Женщины приходили и умоляли его поверить; он отвлекал их юмором.161

Он умер тихо, «без сильных болей» (по словам его врача), 25 августа 1776 года. Несмотря на проливной дождь, на его погребении присутствовала большая толпа. Один голос заметил: «Он был атеистом». Другой ответил: «Неважно, он был честным человеком».162

I. Потомок этого графа в 1964 году стал премьер-министром Великобритании. Слово «Хоум» произносилось и произносится как «Хьюм».

ГЛАВА V. Литература и сцена 1714–56

I. ЦАРСТВО ЧЕРНИЛ

В Англии бурлила если не литература, то, по крайней мере, печать. Не только росло население, особенно в городах и прежде всего в Лондоне, но и распространялась грамотность как необходимость торговли, промышленности и городской жизни. Растущая буржуазия обратилась к книгам как к отличию и облегчению; женщины обратились к книгам и тем самым дали аудиторию и мотивы для Ричардсона и романа. Читательская аудитория расширялась благодаря циркулярным библиотекам, первая из которых была основана в 1740 году; вскоре в одном только Лондоне их было уже двадцать две. Коллективный средний класс начал заменять индивидуального аристократа в качестве покровителя литературы; таким образом, Джонсон смог превзойти Честерфилда. Правительственные субсидии больше не были, как раньше в случае с Аддисоном, Свифтом и Дефо, причиной того, что превосходные перья стали получать политические сливы.

Ожесточенные конфликты между вигами и тори, ганноверцами и якобитами, а также все более активное участие Англии в делах континента и колоний разжигали аппетит к новостям и делали газету силой в британской истории. В 1714 году в Лондоне регулярно выходило одиннадцать газет, большинство из которых были еженедельными; в 1733 году их было семнадцать, а в 1776 году — пятьдесят три. Многие из них субсидировались политическими группировками; ведь когда демос поднимал свой голос, денежные меньшинства покупали газеты, чтобы диктовать ему свои мысли. Почти все газеты содержали рекламу. Daily Advertiser, основанная в 1730 году, поначалу была полностью отдана рекламе, но вскоре, подобно нашим утренним левиафанам, она стала добавлять новости, чтобы увеличить тираж и повысить плату за рекламу. В этот период родилось несколько исторических журналов: The Craftsman (1726), бич Болингброка и Уолпола; The Grub Street Journal (1730–37), острый язычок Поупа; The Gentleman's Magazine (1731), который дал место Джонсону; и The Edinburgh Review (1755), который умер лишь на время в 1756 году. Многие английские газеты и журналы продолжают существовать и после двухсот лет публикаций.

Все эти периодические издания — ежедневные, еженедельные или ежемесячные — давали прессе власть, которая добавляла что-то к опасностям и жизненной силе британской жизни. Роберт Уолпол, запретив публикацию парламентских дебатов, позволил журналистам сайта нападать на него со всей яростью, свойственной литературе XVIII века. Монтескье, приехавший из цензурированной Франции, удивлялся свободе, с которой Груб-стрит осыпала Даунинг-стрит отравленными чернилами.1 В 1738 году один из членов парламента пожаловался в палату общин, что

народом Великобритании управляет власть, о которой никогда не слышали, как о верховной власти, ни в одну эпоху и ни в одной стране. Эта власть, сэр,