Либежгора - Рустам Разуванов

У клуба уже столпились люди. Мужики курили в стороне, а женщины громко над чем-то смеялись. Нас окликнули по фамилии, и мы остановились возле небольшой компании, в которой стояла тетя Тома, мамина подруга детства.

– Ну, неужто пришли, две красавицы.

– Женихов небось себе искать! – сказала другая их подруга детства, и все женщины дружно засмеялись.

– Как матушка-то? Уже отошла?

– Лучше не спрашивай… Такое творится…

– А что там? Что?

– Рассказывай давай!

– Да нечего рассказывать, над таким не смеются.

– Да кто ж смеяться-то будет? Мы бабу Шуру все знаем.

– Да-да, она меня в детстве конфеткой всегда угощала!

– Никто смеяться не будет, рассказывайте давайте!

– Чудится ей всякое.

– А что, например?

– Что кто-то ходит у нас дома и кушать у нее просит.

– Вот это да!

– Ну еще бы, ведь это же столько времени без еды в лесу провести, тут потом и не такое казаться начнет.

– Да уж…

– Говорит, что кто-то смотрит из дыр за ней и кушать просит, а она ходит и хлебушек им крошит.

– Вот это да…

– Бедная старушка.

– Жуть какая, у меня от таких вещей мурашки по коже.

– Да, у нас самих мурашки, там иногда такое…

Разговор заглушил звук ревущих мотоциклов. Молодые ребята лет двадцати подъехали к клубу на мотоциклах с девушками. Один из них был на новенькой «Яве» сразу с двумя пассажирками, одна из которых уместилась прямо спереди на баке. Они с шумом остановились, девушки слезли с мотоциклов, кто-то подошел к ним поздороваться. Но ребята, поздоровавшись, не спешили слезать с мотоциклов, они с ухмылкой оценивающе оглядывали присутствующих. Некоторые из стоящих неподалеку молодых парней тоже разглядывали их, не скрывая злобы и неприязни, но все же исподтишка, так, чтобы на них не обратили внимания. Все их хорошо знали. Шайка не повзрослевших хулиганов, которые вечно искали приключений. Это те самые ребята, что не упускают случая подшутить над кем-нибудь, иногда жестоко и беспощадно, а иногда их шутки превращаются уже во что-то посерьезнее, но они уже не могут остановиться, потому что им все это кажется азартной игрой. Те самые, кто никого не уважает и никогда не соблюдает правил, завоевывая тем самым сердца всех деревенских красавиц.

Вскоре из клуба донеслись звуки баяна, и мы всей компанией поспешили внутрь. На сцене сидел пожилой мужчина маленького роста лет пятидесяти, с щетиной и папироской в зубах. По всему залу раздавались голоса, смех и разговоры. Кто-то танцевал, кто-то стоял в стороне, оглядывая окружающих и о чем-то болтая со своей компанией. Баянист играл хорошо знакомое всем «Утомленное солнце», неожиданно для всех он запел хриплым, низким, но все же мелодичным голосом. Это действительно было красиво, как-то натурально, не как по радио или на пластинках. Совсем не так, как когда кто-нибудь из наших односельчан, изрядно выпив, брался за баян или аккордеон, напевая невпопад, часто сбиваясь или вовсе прерываясь на перекур и неуместные реплики.

В шуме смеющихся голосов из толпы послышался изрядно нетрезвый голос:

– А давай «Красную армию», дядь Вить, в честь Генки, нас ее батька петь научил… Ты помнишь, как мы маленькие… Мы ж к тебе… Дядь Вить, уважь память Генки, а? Сыграй! Душа рвется, сегодня ведь три дня, поминаем его с утра самого.

– Оно и видно, сам допился и Буграков спаиваешь!

– Да ведь три дня, Люда!

– Да у тебя с первого дня три дня!

– А он считать разучился, а может, и не умел! – Толпа кругом засмеялась.

– Пусть-пусть, Люда, не ругайся, дело такое, грех тут не выпить да не вспомнить.

Дядя Витя, затянувшись папироской, заиграл «Красную армию», а несколько человек, стоящих рядом, начали подпевать ему хором. Часть людей вышла из клуба покурить или подышать свежим воздухом в ожидании медленных танцев. Как раз в этот момент двери клуба распахнулись, и в зал зашли молодые ребята, приехавшие на мотоциклах. Они встали неподалеку от сцены и над чем-то шумно смеялись, глядя на подпевающих и показывая на них пальцем. Подпевающие у сцены мужики были уже навеселе и не замечали стоящих напротив них ребят, а может быть, специально игнорировали их, не желая ссориться с целой толпой из соседней деревни. Но тут песня кончилась, повисла внезапная тишина, в которой один из молодых парней, смешивший остальных, неожиданно выдал, даже не заметив, что теперь его все хорошо слышат:

– Это алкоголик-то который был? Еще на болоте заблудился спьяну? Еще что-то балаболил про…

Тут он осекся и понял, что его слова слышны всему клубу. Его друзья неодобрительно глянули на него, показывая, что он сболтнул лишнего и потом ему за это хорошенько влетит, но не сейчас. Не сейчас. Ребята огляделись по сторонам, словно говоря: «Что поделать, наш друг, конечно, дурачок, но извиняться перед вами не в наших правилах». Дядя Степа Курганов, который был выше и шире каждого из них, медленно повернулся к ним, еле держась на ногах, достал из-за пазухи бутылку водки, и прикончив ее в несколько глотков, двинулся в их сторону, глядя затуманенными глазами куда-то за них, в пустоту. Все кругом расступились, а стоявшие впереди рослые парни из шумевшей компании, один из которых приехал на «Яве», еще раз с осуждением глянули на худого и маленького приятеля, который не сумел вовремя замолчать, словно намекая еще раз, что теперь ему точно за это воздастся. Парни гордо вышли вперед, один из них, тот, что был на «Яве», закинул кепку на затылок и смачно сплюнул под ноги дяде Степе. Разминая плечи и вызывающе подергиваясь, он нагло спросил:

– Тебе чего?

Дядя Степа взглянул на невысокого паренька, спрятавшегося за спины своих товарищей, и едва ворочая языком, заговорил:

– Да я корову… Вот такую вот… Могу на плечо закинуть… Понимаешь? Я за Генку тебя пополам сложу и в карман запихну.

Второй парень подошел еще ближе и произнес:

– Эй, дядя, ты устал, кажется, шел бы отсюда дальше свои песни петь.

Дядя Степа не глядя попытался отстранить его рукой, но парень оказался ловчее и крепко пихнул его. Дядя Степа отшатнулся на несколько шагов назад и еле удержался на ногах. С разных сторон послышались голоса:

– Да вы что себе позволяете, молокососы?

– А нечего, он сам виноват, чего он на них лезет?

– А ну, пустите меня, щас им тут покажут!

– Степка, не вздумай, успокойся сейчас же!

Дядя Степа уважительно склонил голову, кивая в сторону каждого из присутствующих, и