Колчаковщина: Гражданская война в Сибири - Николай Дмитриевич Авксентьев

3) Свободный проезд на восток и неприкосновенность адмирала Колчака, министра путей сообщения Устругова, министра-председателя Пепеляева и прочих лиц военной и гражданской администрации, а также военных частей, желающих быть эвакуированными за Байкал.

В частности в указанном порядке обеспечивается возможно срочная эвакуация Иркутска, т.-е. правительственных, военных и гражданских должностных лиц с их семьями и гарнизона.

4) До завершения указанной эвакуации должна быть обеспечена связь с отступающей армией и снабжение ее всем необходимым.

Позиции правительства и Политического центра были, конечно, совершенно различны. Первое говорило об отступлении, второй — о капитуляции.

На пожелания представителей правительства Колчака Политический центр, естественно, ответил отказом, признав ответ правительства Колчака исключающим всякую возможность соглашения и невыгодность его.

По удостоверению осведомленной газеты «Дело», вышедшей после переворота, союзные представители в ходе переговоров стояли на стороне Политического центра. Не составляли исключения и представители Японии, которые сепаратно не отстаивали те или иные пожелания представителей Колчака.

По заявлению со стороны представителей Политического центра о неприемлемости ответа противной стороны, представители правительства Колчака заявили о готовности доложить совету министров и просили продлить перемирие до окончания переговоров. Союзники поддержали это предложение. Политический центр, как уже указано, согласился продлить переговоры, но ограничил их 12 часами.

Возобновление переговоров произошло 4 января, но не в два, а в шесть часов вечера.

4 января в заседании совета министров были сделаны доклады генерала Вагина и товарища министра путей сообщения Ларионова относительно одиннадцати пунктов предложения Политического центра и ответа наших представителей.

Тон доклада Ларионова был таков: «надо согласиться на все». Предсказание, что перемирие без предварительных условий равносильно предательству, оправдалось вполне.

Кто поддержал условия совета министров? Что общего между одиннадцатью пунктами Политического центра и предположениями об эвакуации за Байкал? Откуда взялась смелость требований и вызывающий тон Политического центра, как не из сознания, что перемирие разложит правительственные войска?

Совет министров остановился, прежде всего, на вопросе о верховной власти. Было решено, что если верховный правитель не ответит на сделанное накануне предложение отречься, то совет министров объявит себя верховною властью, в силу п. 6 постановления 18 ноября 1918 года, основываясь на длительной невозможности сношений.

По вопросу об объеме уступок совет министров, не вынося никакого постановления, высказался, однако, большинством против трех, в смысле предоставления уполномоченным на переговоры лицам полной свободы действий, не исключая и согласия на полную передачу власти.

В то время как совет обсуждал этот вопрос, в «Модерн» прибыл генерал Сычев и вызвал председателя. Как я узнал потом, последний, утомленный переговорами и заседанием, повидимому, не подумав о политических последствиях своего шага, заявил Сычеву, что правительство решило сдать власть.

«Ну, что ж, мы ничего против этого не имеем», — ответил Сычев и сейчас же отбыл с распоряжениями, о которых стало известно только вечером, и которые поставили правительство в самое трагическое и двусмысленное положение.

Голосование произошло очень быстро, и в историю его результат должен быть записан так: «Сначала правительство решило бороться с мятежом, потом остановилось на отступлении и, наконец, перешло на сторону повстанцев».

На совет министров в его последних решениях оказала, повидимому, сильное влияние вокзальная информация.

Прежде всего, все приезжавшие с вокзала единодушно указывали, что к адмиралу отношение не только отрицательное, но и прямо злобное. Язвицкий передавал фразу генерала Жанэна:

«Мы психологически не можем принять на себя ответственность за безопасность следования адмирала. После того, как я предлагал ему передать золото на мою личную ответственность, и он отказал мне в доверии, я ничего уже не могу сделать».

Протесты адмирала Колчака против действий чехов сделали последних его заклятыми врагами.

Что касается перспектив революции, то дружеское тяготение некоторых союзников к Политическому центру заставляло их представлять в розовом цвете все, что казалось благоприятным для восстания и слишком сгущало краски в отношении правительства.

Все это заставило совет министров поддаться настроению в пользу капитуляции.

К счастью, формального решения вынесено не было, голосование имело целью лишь выяснение настроения совета для руководства делегатам. Последние приняли голосование к сведению, но, судя по духу дальнейших переговоров, держались твердо и согласие на капитуляцию имели лишь на запас.

К трем делегатам присоединен был Палечек, отстаивавший одобренную советом идею, что Политический центр должен обязаться созвать земский собор. Была предложена также кандидатура Бурышкина, но ее отклонили. Тем не менее Бурышкин поехал на вокзал, по приглашению Червен-Водали.

15. Жуткие часы.

В «Модерне» должны были остаться из полномочных членов совета только Смирнов и я.

Около половины шестого все делегаты отбыли. В шесть «Модерн» уже был охвачен большим волнением. Комендантская часть совета министров первая узнала, что Сычев приказал войскам очистить фронт. Я потребовал доказательств, а меня просили отдать приказ о расформировании части. Взять на себя такое распоряжение до выяснения результатов переговоров я не решился.

Еще утром ряд обывателей «Модерна» покинул его холодные и неприветливые в эти дни стены. Выехали некоторые из товарищей министров. Вынесены были вещи Смирнова. Обо всем этом мне докладывали из команды, которая ревниво следила за тем, остается ли правительство в гостинице или бежит.

В семь часов я зашел к адмиралу Смирнову. Его номер был закрыт. Ушел и он. Остались товарищи министров и я.

Положение не из приятных. Солдаты оставили посты и сбились в кучки. Офицеры образовали что-то вроде митинга. Раздавались явно враждебные по адресу правительства возгласы:

— Бежали, предатели… Где они, кто остался? Разделаться с ними!

— Господа, бросайте ружья, идем по домам!

— Что вы лжете, никого здесь нет. Конечно, бежали! Где Червен-Водали, Бурышкин, Ханжин, Смирнов, Волков?

— Почему Волков, он не член правительства?

— Все равно, кто здесь есть? А, вот главноуправляющий!

— А где генерал Сычев?

— Уже бежал?

Через некоторое время мне принесли собственноручный приказ Сычева: «уходить с фронта и стягиваться к оренбургскому училищу для отступления».

Что это — провокация или мне неизвестный план, согласованный с решением Червен-Водали?

Только благодушие большинства русских солдат спасло в этот момент последних обитателей «Модерна» от жестокой расправы возмущенных защитников правительства.

Я решил выбраться из «Модерна» и навести справки в английской и японской миссиях о положении дел. В коридоре удалось пробраться, воспользовавшись моментом, когда офицеры объявили, что Сычев бежал, а обязанности коменданта принял на себя генерал Потапов. Внимание всех было поглощено этим сообщением.

На улице меня задержали пьяные офицеры народно-революционной армии, но от них удалось ускользнуть.

Я вернулся еще в «Модерн» к 10 часам утра, уже зная от союзников, что переговоры на вокзале продолжаются, но идут нервно и без надежды на благоприятный исход, что фронт уже снят, отдельные