Лев Каменев: «Я не согласен» - Анна Сергеевна Кочетова

15 марта 1935

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 213. Л. 114, 115–116]

Каменев всего этого не знал и понятия не имел, зачем его вызывают. Он уже признал свою вину в убийстве Кирова. Что еще? Ничего нового он сообщить не может.

Допрашивали его недолго. Вопросы по очереди задавали заместитель начальника СПО ГУГБ Люшков и начальник 2-го отдела СПО ГУГБ Каган. При этом они его ни в чем не обвиняли, скорее, просто рассказывали о показаниях его брата.

– Что Вам известно о политических настроениях вашего брата Николая Борисовича Розенфельда? – спросил Люшков.

Каменев немного растерялся:

– Человеком, имеющим принципиальные взгляды в политических вопросах, я его не считал. Я видел с его стороны только личное сочувствие ко мне, которое объяснял не какими-нибудь обдуманными политическими взглядами, а обывательскими родственными чувствами.

– Ваш брат показывает, что он разделял Ваши политические взгляды, которые Вы защищали в борьбе с партией.

– Я специально его политическими взглядами не интересовался.

Люшков решил идти ва-банк:

– Ваш брат Николай Борисович Розенфельд нами арестован за террористическую деятельность. На следствии он признал, что участвовал в подготовке убийства товарища Сталина, и показал, что его террористические намерения сформировались под Вашим влиянием. Что Вы можете показать по этому вопросу?

Каменев был ошарашен. «В убийстве товарища Сталина» – звучало в его голове. «Что я могу показать? Только то, что он сошел с ума», – думал Каменев. Вслух же он сказал:

– Мне об этом ничего не известно. Он бывал у меня время от времени, я ему материально помогал. Бывая у меня, он присутствовал при разговорах, которые велись у меня на квартире и на даче в Ильинском. Эти разговоры, главным образом, велись с Зиновьевым.

Каменева вновь вернули к тем вопросам, которые не раз уже ему задавали, – о его общении с Зиновьевым:

– Какие разговоры Вы вели с Зиновьевым в связи с контрреволюционными документами, выпускаемыми Троцким за границей?

– Зиновьев знакомился с так называемыми бюллетенями оппозиции в институте Ленина. О содержании этих контрреволюционных документов Троцкого он меня информировал, высказывая свое положительное отношение по отдельным вопросам оценки Троцким положения в партии и в СССР. Я Зиновьеву не возражал и никому о его контрреволюционных взглядах по этому вопросу не сообщал вплоть до моего ареста.

– Значит, Вы с его контрреволюционными взглядами соглашались?

– Я эти документы сам не читал, и своих оценок я ему не высказывал.

– Какие разговоры Вы вели с Зиновьевым в связи с арестами, произведенными после убийства товарища Кирова?

– После ареста Бакаева и Евдокимова ко мне пришел Зиновьев, чрезвычайно взволнованный, и сообщил мне об этих арестах. Я его всячески успокаивал. Он был все же чрезвычайно возбужден и бросил мне фразу, что он боится, как бы с делом убийства Кирова не получилась такая же картина, как в Германии 30 июня, когда при расправе с Рэмом заодно был уничтожен и Шлейхер. Эта параллель носила недопустимый контрреволюционный характер. Я ее приписывал исключительно возбужденному состоянию Зиновьева и успокаивал его[486].

На самом деле Николай Розенфельд не давал показаний против своего брата, так же как и Нина Розенфельд, и его племянник Борис, и уже тем более его жена Татьяна. Николай на допросах не отрицал, что некоторые мероприятия в стране вызывали у него недовольство и порождали его отрицательное отношение к Сталину, но он об этом никогда, нигде и никому не говорил. И, конечно, он не участвовал ни в каких организациях и не предпринимал никаких практических действий для устранения Сталина. Мало того, Николай заявлял, что он только на следствии понял, что является «скрытым врагом», поскольку в душе его имелось недовольство правительством.

Тем временем, не дожидаясь окончания следствия, а вернее, чтобы помочь его скорейшему завершению, Политбюро сделало свой вывод: в Кремле сформировался «контрреволюционный блок зиновьевцев, троцкистов, агентов иностранных государств, объединенный общей целью террора против руководителей партии и правительства». 3 апреля 1935 года Политбюро приняло постановление «Об аппарате ЦИК СССР и тов. Енукидзе»[487]. Именно на этом заседании в первый раз была озвучена мысль о существовании единого блока троцкистов и зиновьевцев. Енукидзе же, по мнению членов Политбюро, не входил в этот блок. Он просто прошляпил ситуацию и так распустился, что не смог разглядеть, как у него под носом действуют враги народа.

11 апреля 1935 года Каменева вновь вызвали на допрос[488].

В этот раз те же следователи пытались добиться от Каменева признания, что он до самого ареста, то есть до 16 декабря 1934 года, вел активную контрреволюционную работу. Каменев все отрицал. Несмотря на то что ему предъявляли обвинительные показания Зиновьева, Николая Розенфельда, бывшей жены Ольги Каменевой, которую тоже арестовали, Каменев стойко выдерживал все обвинения.

– Предъявляем Вам показания арестованного по Вашему делу Зиновьева Г. Е. от 19 марта сего года, который заявляет, что Вы вместе с ним вели контрреволюционную деятельность до Вашего ареста по делу убийства товарища Кирова. Что Вы можете сказать по этому поводу?

– Показания Зиновьева я отрицаю.

Следователи давили и обвиняли Каменева в распространении контрреволюционной клеветы в 1934 году после убийства Кирова, при этом они искажали слова Каменева, сказанные им на допросе 29 марта:

– Зиновьев Вам передавал контрреволюционную клевету, сравнивая аресты убийц товарища Кирова с событиями 30 июня в фашистской Германии. Таким образом, Вы являлись участником распространения клеветы и в 1934 году. Вы и Ваши сообщники инспирировали также распространение контрреволюционной клеветы о том, что товарищ Киров убит на личной почве.

Каменев же взывал к их разуму:

– Высказывания своих настроений в личном разговоре нельзя признать как распространение контрреволюционной клеветы.

Однако следователи не унимались и продолжали обвинять:

– Следствием установлено, что Вы и Ваши сообщники в целях дискредитации руководства ВКП(б) и советской власти систематически сеяли контрреволюционную клевету и провокационные слухи о вожде партии товарище Сталине.

Каменев понимал всю серьезность ситуации, но, несмотря на давление со стороны следователей, все отрицал. Здесь дело касается не его одного, а его семьи. Люшков пытался выбить признания, показывая протоколы допросов Ольги Каменевой, его брата Николая и жены Татьяны, кричал:

– Вы пытаетесь обманывать следствие!

Но Каменев спокойно на все обвинения отвечал: «Нет, не признаю», «Не подтверждаю», «Я это отрицаю».

Задачей следствия было добиться от Каменева признания в его участии в подготовке покушения на Сталина или хотя бы в создании «атмосферы озлобления», которая могла бы привести к террористическому акту против Сталина.

Но в этот раз Каменев был непреклонен. Он понимал, все это ложь. Чужие люди могли говорить