История и миф - Юрий Викторович Андреев

на Трою наряду с неизвестными нам поименно варварскими племенами могли принимать участие и отдельные ахейские дружины, которых в то смутное время немало блуждало и по Эгеиде, и за ее пределами, по всему Восточному Средиземноморью.

По крайней мере в перечне «народов моря» в египетском храме Меди-нет-Абу упоминаются племена данауна и ахайваша, что очень напоминает гомеровских данайцев и ахейцев. Впоследствии, как думает Финли, произошло смещение исторической перспективы и ахейские добытчики, затесавшиеся в орду, штурмовавшую Трою, выдвинулись на первый план и стали главными героями всей этой эпопеи, причем их образы слились с образами древних микенских царей. Это объяснение не кажется особенно убедительным. Но возможны и другие.

Самое простое, что мы можем сделать, это предположить, что греческие колонисты, обосновавшиеся в Троаде в IX или VIII в. до н. э., еще могли видеть на поверхности земли величественные развалины древнего Илиона. Местные жители могли поведать им о разыгравшейся здесь некогда трагедии. И греки переделали этот рассказ на свой лад, ввели в него новых действующих лиц — своих любимых героев вроде Ахилла или Аякса, и таким образом создали свою версию истории Троянской войны, которая могла отличаться от первоначальной ее версии так же сильно, как небо от земли.

В своих возражениях Финли другие участники этой дискуссии (Кэски, Кирк и Пейдж) удачно парируют лишь некоторые частные его соображения. Основной же аргумент, выдвинутый в его статье, — ссылка на крайнюю ненадежность эпической поэзии в качестве средства передачи исторической информации — остается практически неопровергнутым. Вопрос о Троянской войне, таким образом, снова повисает в воздухе. Единственное, что можно сейчас сказать по этому поводу, это то, что Троя Vila погибла приблизительно в конце XIII в., что причиной ее гибели было скорее всего вражеское нападение и что слухи о трагическом конце этого поселения каким-то образом проникли в греческую поэтическую традицию, из которой много веков спустя они перешли в гомеровскую «Илиаду». Но что именно произошло в Трое, кто были те люди, которые разрушили ее, какими целями они руководились, этого мы пока что не знаем и едва ли когда-нибудь сможем узнать[19].

Возвращаясь опять к Фукидиду, мы сразу же можем заметить, что мучительные сомнения и колебания, терзающие современных ученых при решении этой проблемы, ему, очевидно, не были знакомы. Он нигде даже не ставит вопрос об исторической достоверности своего основного источника — «Илиады» и, очевидно, принимает за подлинные исторические факты многие свидетельства Гомера, хотя и старается дать им свою интерпретацию. Все это лишний раз свидетельствует о несовершенстве исторического метода Фукидида, о той огромной дистанции, которая отделяет его — величайшего из историков древности — от современной исторической науки.

Άναπέανων τέ uoi δοχεΐ...

Фукидид не оспаривает сам факт клятвы женихов Елены ее отцу Тиндарею — явно позднее и искусственное объяснение причин, заставивших всех греков объединиться для похода на Трою, придуманное, по всей вероятности, каким-нибудь логографом вроде Акусилая или Ферекида, — но осторожно отодвигает его на задний план словами ού τοσοΰτον, выдвигая вперед совершенно иной мотив политического характера — могущество Агамемнона, с помощью которого он заставил всех других греческих царей подчиниться своей воле. В этом еще раз сказывается характерное отличие метода Фукидида от методов других греческих историков, включая Геродота: они ищут во всем, что происходит, чисто личные (человеческие) мотивы; Фукидид в отличие от них мыслит политически.

Λέγουσι δέ χαί οι τά σαφέστατα...

Фукидид имеет в виду каких-то своих осведомителей из числа пелопоннесцев, причем не обязательно профессиональных историков. Слова μνήμη и παρά των πρότερον указывают скорее на устную, чем на письменную традицию, возможно, еще сохранявшуюся во времена Фукидида в аристократических семьях Аргоса и других городов Пелопоннеса. Фукидид, таким образом, мог предпринять какие-то самостоятельные поиски исторических фактов как фольклорист в противовес уже существовавшим в то время версиям мифов в сочинениях Гелланика и других логографов.

Πέλοπά τε ποώτον πλήύει χρημάτων...

Согласно мифу, Пелоп — уроженец Малой Азии (в одних вариантах — лидиец, в других пафлагонец или фригиец), сын Тантала, убитый своим собственным отцом и чудесным образом спасенный богами. Возмужав, приехал из Азии в Грецию, в Пису (близ Олимпии). Здесь добился руки дочери местного царя Эномая — Гипподамии и вместе с ней также царской власти. Каким-то образом стал царем всего Пелопоннеса, который после этого стал называться по его имени, тогда как раньше назывался Пеласгиотидой или Аписом. Предание это находится в явном противоречии с другими мифами, согласно которым почти в каждом районе Пелопоннеса были свои царские династии, которые правили самостоятельно и не зависели от Пелопа. Так, в Микенах и Тиринфе власть принадлежала потомкам Персея Электриону и Сфенелу. В Спарте правил уже известный нам Тиндарей, а еще раньше его отец Ойбал, в Пилосе — Нелей и т. д. Поэтому Пелоп не мог передать своим сыновьям — Атрею и Фиесту власть над Пелопоннесом. Им пришлось самим завоевывать ее. Каким образом Атрей стал царем Микен? Показания традиции на этот счет довольно запутаны и противоречивы. Согласно наиболее распространенному в древности варианту мифа, которому, очевидно, следует и Фукидид, Атрей и Фиест вынуждены были бежать из Писы, спасаясь от гнева Пелопа, после того как они по наущению своей матери Гипподамии убили своего сводного брата Хрисиппа (сына Пелопа от одной нимфы). Атрей после этого оказался в Микенах и был здесь принят внуком Персея и сыном Сфенела Еврисфеем, которому он приходился дядей по матери (мать Еврисфея Никиппа была дочерью Пелопа). О дальнейшем рассказывает Фукидид, хотя и очень сжато, ограничиваясь полунамеками, на, очевидно, и без того известные читателю события: Еврисфей идет походом на Афины, чтобы выбить оттуда засевших там Гераклидов (Геродот сообщает, что сыновья Геракла после смерти своего отца были изгнаны из Микен Еврисфеем или сами бежали и долго скитались по Греции, нигде не находя приюта, пока наконец не были приняты афинянами). В сражении с Гераклидами, которым помогали афиняне, Еврисфей был убит, по одной версии, Гиллом, подругой — Иолаем. В его отсутствие правителем Микен и других городов, входивших в царство Еврисфея, стал Атрей, от которого царская власть перешла затем к Агамемнону.

Фукидид пересказывает всю эту историю, с завидной легкостью обходя все рифы и мели, заключенные в предании, причем по своему обыкновению модернизирует мифы, переводя их из плоскости чудесного, сказки в плоскость обычной политики. Так, возвышение Пелопа объясняется его богатством, а вовсе не его отвагой и хитростью, проявленными в борьбе за руку Гипподамии. Он прибывает в Грецию — «страну бедных людей», по мнению Фукидида, из Азии, страны сказочных богатств, как