Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

Познаньские волнения в Польше в конце июня 1956 г. и происходившая в те же дни активизация внутрипартийной оппозиции в Венгрии (бурные дискуссии в будапештском дискуссионном молодежном клубе — Кружке Петёфи), хотя и вызвали серьезную озабоченность в Москве, в конце концов привели к подвижкам в позиции руководства КПСС в отношении к Ракоши, неспособность которого контролировать ситуацию в своей стране становилась все более очевидна.

В оживлении в Венгрии оппозиционных сил окружение Ракоши видело прежде всего «югославскую руку», а в более широком плане проявление некоей общей тенденции — речь шла о тех больших трудностях, которые создавало руководству В ПТ все более отчетливо проявлявшееся в международном коммунистическом движении правое течение, требовавшее ограничить влияние Москвы. В роли главного его форпоста выступала Югославия[665]. Второй по своему влиянию после Ракоши деятель ВПТ Э. Герё, посетив 6 июля посла СССР Ю.В. Андропова для того, чтобы поделиться с ним своими опасениями относительно ситуации в стране, говорил советскому дипломату о том, что венгерская оппозиция так нагло ведет себя именно потому, что получает постоянную моральную поддержку со стороны югославской прессы. Последняя недоброжелательно отзывается о внутренней политике ВПТ, особенно в связи с исключением ряда лиц из партии за резкие выступления в ходе июньской дискуссии о свободе печати в Кружке Петёфи[666]. Более того, Югославия, по словам Герё, имела в Венгрии разветвленную сеть агентуры: оппозиционно настроенные представители интеллигенции поддерживали постоянные связи с югославской миссией, систематически информируя дипломатов о происходящих внутриполитических событиях. Активисты Кружка Петёфи, участники его дискуссий также не скрывали своих симпатий к югославским концепциям социализма[667]. То же самое касалось и других активизировавшихся весной — в начале лета 1956 г. оппозиционеров[668].

В Москве воспринимали жалобы венгерских функционеров с пониманием. Познаньские волнения в Польше, как и широкий размах критических выступлений в Венгрии усилили раздражение по поводу позиции руководства СКЮ — сознательного и последовательного стремления пропагандировать преимущества югославской модели социализма и поощрять (в том числе при поддержке своей дипломатии) проюгославские устремления в обществах стран-сателлитов СССР. Тем более что на югославский опыт (часто ими идеализировавшийся) охотно ссылались активизировавшиеся оппоненты правящих режимов в странах Восточной Европы (отчасти также и сторонники далеко идущих реформ в СССР). Эта озабоченность нашла отражение в закрытом письме ЦК КПСС лидерам компартий стран «социалистического лагеря», а также Франции и Италии, от 13 июля 1956 г. В письме было акцентировано внимание на разногласиях с СКЮ, чье руководство во время июньской встречи на высшем уровне все-таки отказалось заявить о принадлежности Югославии к «социалистическому лагерю». Были подвергнуты критике претензии югославов на слишком большую независимость во взаимоотношениях с другими коммунистическими и рабочими партиями, расцененные руководством КПСС как стремление «обеспечить себе роль посредника, возможность, по сути, самостоятельно вести переговоры со всеми партиями, свободно лавировать и добиваться определенного лидерства»[669]. Из письма явствует, что уже в июле 1956 г. руководство КПСС видело опасность формирования в лице титовской Югославии некоего альтернативного идеологического центра в мировом коммунистическом движении, создающего реальную угрозу раскола в нем. Этому способствовала прежде всего сохранявшаяся независимая внешняя политика Югославии, последовательная в осуществлении линии на неприсоединение: встречаясь с деятелями стран «третьего мира», Тито неизменно выступал с критикой противостоящих друг другу военных блоков. В Кремле, однако, еще не потеряли терпения — вредный источник схизмы в мировом коммунистическом движении, возникший в 1948 г. вследствие сталинской нетерпимости, следовало полностью устранить, а кроме того, слишком велико было стратегическое значение Югославии. Ради закрепления позиций СССР на Балканах и в Средиземноморье стоило поработать. Попытки мягко «образумить» Тито были предприняты Хрущёвым в ходе их неформальных встреч на Адриатике и в Крыму в сентябре – начале октября 1956 г. ФНРЮ сравнили с солдатом, идущим «не в ногу» со всей ротой (т. е. содружеством стран, строящих социализм), просили воздержаться от проявления симпатий к оппозиционерам в странах Восточной Европы и предпринять сближение с теми странами, в отношениях с которыми сохранялась напряженность (с Венгрией, Болгарией, Албанией)[670].

Что касается ситуации в Венгрии, то миссия Югославии в стране, как и югославские журналисты, действительно стремилась к установлению тесных контактов со все более открыто заявлявшей о себе оппозицией внутри В ПТ. Не руководство партии, а внутрипартийная оппозиция воспринималась как потенциальный партнер СКЮ в межпартийных отношениях, а в случае своего прихода к власти как естественный союзник Югославии в отстаивании ею независимой от Москвы внешней политики[671]. Сообщения об активности югославских представителей содержатся во многих донесениях посольства СССР в Венгрии за лето 1956 г.[672]. При этом, не ограничиваясь контактами с интеллектуалами и реформаторами из партаппарата, с середины лета югославы все настойчивее пытались установить связи с венгерским рабочим классом. Посещая заводы, они пропагандировали преимущества югославской «системы самоуправления»[673]. Со стороны венгерской оппозиции, испытывавшей, как уже отмечалось, увлечение югославской моделью[674], наблюдалось встречное движение. В Югославии видели прежде всего пример социалистического государства, сумевшего в чрезвычайно трудных условиях отстоять свой суверенитет и получившего признание на международной арене, особенно в странах «третьего мира», своей независимой внешней политикой.

Влияние югославского фактора на внутриполитическую жизнь Венгрии, таким образом, возрастало. При этом не только Ракоши, но и те его соратники, которые уже начали подумывать о его возможном отстранении от власти в интересах спасения системы, довольно последовательно пытались через советское посольство настроить руководство СССР против Белграда. Речь идет о Э. Герё и И. Коваче, отчасти и о молодом премьер-министре А. Хегедюше, с которыми встречался и беседовал Андропов[675]. Вероятно, догадываясь об аналогичных шагах, предпринимавшихся Тито и его окружением в целях компрометации венгерского руководства в глазах Москвы, эти люди стремились перехватить инициативу там, где дело касалось формирования в их пользу мнения Кремля относительно причин, тормозивших развитие югославско-венгерских отношений. Эта задача была непростой, поскольку в свете решений XX съезда КПСС и сохранявшегося курса СССР на сближение с Югославией в Москве не могли не прислушиваться к позиции СКЮ. Даже такой противник далеко идущих системных реформ, как К.Е. Ворошилов, в конце июня в беседе с М. Ракоши призывал его к примирению с Белградом[676].

При всех оговорках и всей настороженности венгерских лидеров стратегия на примирение с Белградом оставалась для них в силе, тем более что об этом им постоянно напоминали из Москвы. Полная неспособность Ракоши проводить эту новую линию учитывалась теми, кому приходилось осторожно убеждать Москву в