4. Акбар Наме. Том 4 - Абу-л Фазл Аллами

отказываются от ошибочных представлений и понимают после неудач, что возвышенный порог Божественности слишком высок для парящих птиц зенита случайного существования, и они не могут хлопать там своими крыльями. Торговцы религиозных рынков32 заключают сделки (букв. «свои прибыль и убытки») исходя из этого и, отрекаясь от бескрайней и бездонной путаницы, перестают вытягивать ноги за ковер имеющихся возможностей, не делают и не говорят глупости. Но из осторожности и авантюризма — неотъемлемых качеств охотников за счастьем и людей с живым мышлением — я говорю сам себе: «Прошло семь тысяч лет, в течение которых росло смятение неразборчивости, и пагубное невежество ввело в заблуждение всех, от мала до велика. В этот день, явившийся началом нового цикла, чудесный Владыка (Аллах) ткет, как в стародавние времена, различные покровы или уже готов сорвать завесу с ограды и повести человечество к славным палатам Истины. Я стражду получить хотя бы намек на замыслы небес и земли и ищу просвещающих объяснений у лика Века». Внезапно замечаю признаки отчаяния у себя на челе, и на фоне осознания становится очевидно, что должно совершиться еще множество обращений обманчивых небес. Испытав непокорность и медлительность Надежды, я стал ждать подходящего момента. Внезапно благословенный свет бросил луч, и сердце мое оставило глупые мысли. Стало ясно, что перо судьбы постановило, чтобы не каждым овладевала истина, и меня сделали врачевателем себя самого, а не мира. Целитель33 изрек: «Так как молчание напоминает пустоту, а понимание подобно терзающемуся у дверного молотка сумасшедшему, то разум, прозванный ключом к действию, стал замком на сокровищнице поиска истины, и счастье каждого класса человечества сводится лишь к размышлениям34 и искренним намерениям».

Сердце мое успокоилось благодаря идее о наставлении человечества, и я пришел к выводу, что если мне содействует гений, а судьба дарует свободное время, то напишу историю, достойную смертных, и порассуждаю о тайнах истины загадочным языком35. Да станет это серьгой в ухе мудреца (сахибдил) и бальзамом для его глаз!

Долго я полагал,

Что со знающим и вдумчивым сердцем Могу сокрыть мудрость в поле открытом, Могу дорогие товары пустить на продажу, Могу просветить беззаботных, Могу возродить положение доброй воли.

381 В это время Великий Правитель, Шахиншах Мира, повелел

написать историю его правления. Душа моя обрела крылья, а язык — силу, и я радостно перенес тайны сердца своего из океана души на берег бумаги. Обязанность повиновения была соблюдена, а благодарность за милости частично уплачена.

Хотя желание мое всегда готово с уст сорваться, Всё же исполнится оно, когда настанет время.

Пусть поскорее вдохновенье снизойдет, что облегчает жизнь, И станет украшением моей души.

Большинство авторов прошлого и множество писателей наших

дней, говорящих на одном языке, сыплющих словами в одной манере и демонстрирующих избитые узоры, сосредотачивают всё свое внимание на украшении слов, воспринимают содержание как нечто подчиненное и, таким образом, прилагают усилия в обратном направлении. Они считают размер36 и живописный стиль неотъемлемой частью красноречия и полагают, что проза должна выглядеть как творения поэтов37. Расположение слов38, искусство словообразования39, правила каламбура40 и омонимы41 для них — самое основное. Они растрачивают свои таланты на цитаты (иктибас)42, синонимы (истихилал)43, аллюзии44, изобретение загадок45 и написание похвал46 и генеалогий. Они думают, что причудливые приукрашивания — богатство языка, и пренебрегают важными законами красноречия и красотой духа. Мало кто отступает от старых принципов, когда мчится по духовному полю. Такие считают мелочи и причудливые понятия дичью, загоняемой в данном районе, а туманный стиль и натянутые метафоры, несущие на себе признаки неодобрения больших знатоков, — украшением беседы и не видят

разницы между непривычными неясностями, из которых они вылепливают философский камень мудрости, и первичными47 трудностями познания. Общая толпа авторов пишет лишь то, что истинно и привычно, и открывает рот увещевания против обоих вышеназванных способов туманного изъяснения. По велению сердца, при помощи решимости и силой моей благосклонной судьбы был возведен новый дворец для создания сей благословенной хроники (хумаюн-нама), и повествование обрело новый путь. Творящую руку своеобразного стиля пожали учение мудрости, руководство выбора и сияющих душ. Мой драгоценный камень был передан проницательным знатокам48, и капли влаги оросили пылающие сердца тех, что [бредут] в пустыне изысканий.

Я разбил свой талисман на мелкие кусочки, Но из каждой буквы новую создал.

Знайте, что всякий, желающий видеть меня, Суть жизни моей в этом свитке найдет. Если я — дух сокрытый, то это — тело мое. Если бы я Иосифом был, то это словно плащ его.

Созвали совет для похвалы и осуждения (книги Абу-л Фаз-ла), и еще один базарный день наступил для одобрения и порицания.

Те, кто пошел путем размышления и не стал жертвой традиционности (таклид)49, кто открыл всевидящие очи и принялся (букв. «занялся подметанием») за поиск трогающего душу стиля и изящной

речи и под давлением обстоятельств и длительного времени не дал волю усталости, получили вознаграждение за свой труд и возликовали. Их поздравления утопили меня в поту скромности. Те же, что от недостатка таланта и вождения дружбы с шайкой, заработавшей состояние в старых лавчонках, подняли головы неодобрения, пребывали в дебрях собственного характера. Несведущие критики претерпели муки зависти и опустошили свои сердца и души. Они распустили язык порицания и замарались пылью простодушности.

382

Я — пыль на пути ювелиров, Которые, в отличие от недругов,

Распахнув сокровищницу с драгоценными каменьями, Откроют глаза справедливости50.

Один просвещенный человек был ко мне расположен и относился по-дружески. Наш разговор зашел о книге, и по доброте своей он сказал: «Зачем ты претерпеваешь муки (захват)51, почему пишешь в таком стиле? Найдется хоть один из тысячи, кто прочтет сей славный труд правильно и воспримет наставления новой магии сего метода? От кого ты ждешь необходимого признания Истины? Когда великий мудрец сорвет завесу с твоего труда? Лучше свернуть эти новомодные покровы (скатерти) — и говорить на языке века, и накрыть изобильный стол для большинства!»

Душа моя утешилась его пониманием, и так радостно стало от участия. Благородство его личности заставило меня ответить, и я раскрыл ларец истины: «Есть богатое угощение для обычных гостей. Мною же готовится изысканное лакомство для единственного в своем роде мужа нашего времени. Что мне толпа? Небесное славится, когда благородно преподносится просвещенному правителю. Что