Пушкин в Михайловском - Аркадий Моисеевич Гордин

С семьей Памфила Харликова

Приехал и мосье Трике,

Остряк, недавно из Тамбова,

В очках и в рыжем парике.

Как истинный француз, в кармане

Трике привез куплет Татьяне

На голос, знаемый детьми,

Réveillez vous, belle endormie.

Цитированные выше письма Надежды Осиповны и Сергея Львовича Пушкиных дочери из Михайловского убедительно свидетельствуют о том, как близка эта картина к тому, что мог наблюдать Пушкин у своих деревенских соседей. Добавим еще содержащееся в одном из писем Надежды Осиповны сообщение о праздничном обеде и бале у Шелгуновых в Дериглазове. Шелгуновы, по словам П. А. Осиповой, «жили открытым домом – хороший повар, танцы, музыка». С. Л. Пушкин так описывает этот бал, на который съехались все соседи: «Он составился из всех шелгуновских карапузов, Акулины Герасимовны, которая танцевала французские кадрили и все танцы, Наталии Ивановны и домашнего outchitel [учителя], который… пляшет, словно исступленный, словно канатный плясун, и беснуется, как чертенок, однако с приятностью и грацией, и фокусами, и коленцами вокруг этих дам – ну просто умора… При этом – одежда денди, но утрированная до невозможности… Кроме того, он горланит итальянские арии… Г-н Шелгунов в восторге, что имеет у себя на жаловании так называемого француза».

В основном повествовании Пушкин не употребляет подлинных имен, названий мест, хотя нередко они легко угадываются. Он исключал из окончательного текста романа стихи, имеющие узкоавтобиографический характер. Так остались в черновиках, например, строфы четвертой главы: XVII – «Но ты – губерния Псковская…», XXXVIII – «Носил он русскую рубашку…». Поэт использует автобиографический материал, результаты личного опыта и личных наблюдений только тогда, когда они имеют типический, обобщающий смысл.

Откровенно автобиографичен Пушкин в лирических отступлениях, которыми столь богаты «деревенские» главы романа. В этих доверительных обращениях к читателю среди прочего поэт говорит о том, что волнует его в данный момент, воспроизводит реальные эпизоды своей жизни.

Таковы, например, в четвертой главе строфы XVIII–XX – о друзьях и родных, XXVIII–XXX – об альбомах, XXXV – о чтении стихов няне и трагедии соседу…

Да после скучного обеда

Ко мне забредшего соседа,

Поймав нежданно за полу,

Душу трагедией в углу…

Реальность последнего эпизода подтверждается воспоминаниями А. Н. Вульфа, причем первоначально было «душу поэмою», но так как фактически Пушкин читал Вульфу «Бориса Годунова», в окончательном тексте «поэму» заменила «трагедия».

В XXXII строфе пятой главы упоминается Евпраксия (Зизи) Вульф: «Зизи, кристалл души моей…»

В последней, XLVI строфе шестой главы – сердечное обращение к покидаемым родным местам:

Дай оглянусь. Простите ж, сени,

Где дни мои текли в глуши,

Исполнены страстей и лени

И снов задумчивой души…

«Летопись о многих мятежах и пр.»

В той же «масонской книге», где Пушкин писал «Евгения Онегина», между черновыми строфами четвертой главы романа в конце ноября – декабре 1824 года появляются записи, связанные с трагедией «Борис Годунов», – план будущей трагедии, черновики первых сцен, выписки из X тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина.

Современность и история существовали в сознании Пушкина неразрывно. Он смотрел на прошлое глазами человека своего времени, времени событий исторического значения – Отечественной войны, деятельности первых русских революционеров-декабристов, революционных потрясений в Европе, все отчетливее осознавая, что ход исторического развития не есть результат цепи случайностей или воли отдельных людей, а подчиняется объективным законам. Глубокий взгляд в прошлое, осмысление законов исторического развития позволяли ему определить свой взгляд на современную действительность и найти свой путь ее изображения – путь «истинного романтизма», т. е. реализма, основоположником которого в русском искусстве он стал. В. Г. Белинский называл «Онегина» произведением историческим, хотя среди его героев нет ни одного исторического лица.

Историзм был органически присущ поэтическому мышлению Пушкина. «История народа принадлежит поэту», – говорил он и на протяжении всего своего творческого пути неизменно обращался к событиям отечественной истории. Еще на юге он написал «Песнь о вещем Олеге», которой придавал существенное значение, начало поэмы «Вадим» на национально-патриотический сюжет из истории Древней Руси, задумал трагедию на тот же сюжет. Но только в Михайловском в 1824–1825 годах было положено начало тому совершенно новому подходу к поэтическому исследованию исторических событий, которого Пушкин придерживался до конца своих дней.

Узнав, что поэт находится вблизи древнего Пскова, К. Ф. Рылеев писал ему в начале января 1825 года: «…ты около Пскова: там задушены последние вспышки русской свободы; настоящий край вдохновения – и неужели Пушкин оставит эту землю без поэмы». «Борис Годунов» явился как бы ответом на этот призыв, но совсем не таким, какого ждал Рылеев. Это была не романтическая поэма, а первая в русской литературе реалистическая народная драма, основной конфликт которой заключался не в борьбе гордого вольнолюбца-одиночки с тиранией, а в коренных социальных противоречиях эпохи.

Движимый своими историческими интересами, Пушкин искал сюжет, который позволил бы создать широкое художественное полотно, обрисовать события, характеры и нравы эпохи, значительной в судьбах народа. Он думал о Степане Разине (которого называл «единственным поэтическим лицом русской истории»), о Емельяне Пугачеве как вожаках массовых народных движений, искал необходимые сведения о них, но найти их оказалось делом трудным.

Наконец сюжет был найден в десятом и одиннадцатом томах «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, вышедших в начале 1824 года и высоко оцененных Пушкиным. «Что за чудо эти 2 последние тома Карамзина! какая жизнь! С’est palpitant comme la gazette d’hier»[213], – восклицал поэт. Жизнь… злободневность… – то, что было нужно. Конец XVI – начало XVII века, время царствования Бориса Годунова, самозванцев, польской интервенции и крестьянских волнений, охвативших многие районы России. Это был исторический сюжет, дающий возможность обрисовки политической борьбы, народного движения и вызывающий параллели с современностью. Сюжет, достойный трагедии. Пушкин решил, по его словам, «облечь в драматическую форму одну из самых драматических эпох новейшей истории».

Кроме томов Карамзина, важным источником служили летописи. «Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий, – писал Пушкин, – в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени. Источники богатые!»

Жизнь на Псковской земле с ее многочисленными памятниками русского Средневековья, близость к народу, непосредственное общение с ним, знакомство с фольклором, в частности историческим, также играли немаловажную роль, создавали благоприятные условия для осуществления смелого замысла.

Работа над «Борисом Годуновым» шла в течение почти всего 1825 года параллельно с работой над четвертой главой «Евгения Онегина».