Пушкин в Михайловском - Аркадий Моисеевич Гордин

Вульф – прототипом геттингенского студента Владимира Ленского. Разумеется, Ленский так же не портрет Вульфа, как Татьяна и Ольга не портреты его сестер. Но нельзя не согласиться с тем, что знакомство поэта с обитателями «тригорского замка» сказалось в образах героинь романа.

Может быть, не в меньшей степени деревенские впечатления поэта видны и в образах стариков Лариных, какими предстают они в конечных строфах второй главы:

Она езжала по работам,

Солила на зиму грибы,

Вела расходы, брила лбы,

Ходила в баню по субботам.

Служанок била осердясь;

Все это мужа не спросясь…

Но муж любил ее сердечно,

В ее затеи не входил,

Во всем ей веровал беспечно,

А сам в халате ел и пил…

Выразительным комментарием к этим строфам служит приведенная выше фраза воспоминаний А. П. Керн о Прасковье Александровне и Николае Ивановиче Вульф: «Это была замечательная пара. Муж нянчился с детьми, варил в шлафроке варенье, а жена гоняла на корде лошадей или читала Римскую историю…»

Характеристику семьи Лариных, их «мирной жизни» Пушкин дополняет в первой строфе третьей главы романа такими типическими чертами:

Простая, русская семья,

К гостям усердие большое,

Варенье, вечный разговор

Про дождь, про лен, про скотный двор.

И дальше:

    Поскакали други,

Явились; им расточены

Порой тяжелые услуги

Гостеприимной старины.

Обряд известный угощенья:

Несут на блюдечках варенья,

На столик ставят вощаной

Кувшин с брусничною водой…[206]

В одном из писем из Михайловского в декабре 1824 года Пушкин назвал Арину Родионовну «оригиналом няни Татьяны». В это время он работал над сценой ночного разговора Татьяны с няней, удивительным по естественности, достоверности рассказом старой Филипьевны о себе, своей жизни.

             …Я, бывало,

Хранила в памяти не мало

Старинных былей, небылиц

Про злых духов и про девиц;

А нынче все мне темно, Таня:

Что знала, то забыла. Да,

Пришла худая череда!

Зашибло…

Сцену ночного разговора Татьяны с няней по достоинству оценили современники. Поэт послал ее Бестужеву и Рылееву для опубликования в их альманахе «Звездочка», который должен был выйти в конце 1825 года. Лев Пушкин, передавая по поручению брата текст издателям, назначил небывало высокую цену – 5 рублей ассигнациями за стих, всего 600 рублей. Бестужев не раздумывая согласился и, по воспоминаниям, сказал: «Ты промахнулся, Левушка… промахнулся, не потребовав за строку по червонцу… я бы тебе и эту цену дал, но только с условием: пропечатать нашу сделку в Полярной Звезде, для того, чтобы знали все, с какой готовностью мы платим золотом за золотые стихи…»[207]

В. Г. Белинский писал: «Разговор Татьяны с нянею – чудо художественного совершенства. Это целая драма, проникнутая глубокою истиною…

…„Расскажи мне, няня,

Про ваши старые года:

Была ты влюблена тогда?“

– И, полно, Таня! В эти лета

Мы не слыхали про любовь;

А то бы согнала со света

Меня покойница свекровь.

– „Да как же ты венчалась, няня?“

– Так, видно, бог велел. Мой Ваня

Моложе был меня, мой свет,

А было мне тринадцать лет.

Недели две ходила сваха

К моей родне, и наконец

Благословил меня отец.

Я горько плакала со страха.

Мне с плачем косу расплели,

Да с пеньем в церковь повели.

И вот ввели в семью чужую…

Вот как пишет истинно народный, истинно национальный поэт! В словах няни, простых и народных, без тривиальности и пошлости, заключается полная и яркая картина внутренней домашней жизни народа, его взгляд на отношения полов, на любовь, на брак… И это сделано великим поэтом одною чертою, вскользь, мимоходом брошеною! Как хороши эти добродушные и простодушные стихи:

– И, полно, Таня! В эти лета

Мы не слыхали про любовь;

А то бы согнала со света

Меня покойница свекровь!»[208]

Где источник этой истинной народности, проникновения в народную психологию, тонкого знания нравов, обычаев, языка народа (сколько в романе народных слов, выражений, эпитетов, сравнений, не виданных дотоле в поэтической речи, – чего стоит одно «зашибло»)? Бесспорно, в первую очередь – в псковской деревне, где не дни, не недели, а месяцы и годы провел поэт в повседневном общении с крестьянами, заинтересованно вникая в их жизнь, заботы и традиции, слушая и записывая их песни, пословицы и сказки.

Имея перед собой как «оригинал» Арину Родионовну, Пушкин создал типический образ крепостной русской женщины, где абсолютно достоверны каждая психологическая черта, каждое слово, каждая интонация.

Важно отметить, что строфы, содержащие ночной разговор Татьяны с няней, написаны уже в Михайловском.

Профессор Б. В. Томашевский справедливо подчеркивал наличие заметной разницы в изображении Пушкиным деревни во второй – начале третьей главы романа и в конце третьей, затем четвертой – шестой главах, когда он писал уже не по воспоминаниям, а по непосредственным наблюдениям: еще более точными и конкретными становятся изображаемые картины, значительно увеличивается количество характерных подробностей[209]. Разница ощущается и в языке.

Только результатом реальных жизненных наблюдений мог явиться тот, казалось бы, незначительный эпизод крепостного быта – один из многих, рассыпанных по всему роману, – который предшествует песне девушек в саду у Лариных.

В саду служанки, на грядах,

Сбирали ягоды в кустах

И хором по наказу пели

(Наказ, основанный на том,

Чтоб барской ягоды тайком

Уста лукавые не ели,

И пеньем были заняты:

Затея сельской остроты!).

Самой песне девушек Пушкин придавал важное значение и возвращался к ней неоднократно. Первоначально она была сочинена самим поэтом, но в чисто фольклорном стиле:

Вышла Дуня на дорогу,

Помолившись богу, —

Дуня плачет, завывает,

Друга провожает…

В окончательном тексте ее сменила:

Девицы, красавицы,

Душеньки, подруженьки,

Разыграйтесь, девицы,

Разгуляйтесь, милые!..

Вероятно, по стилю и настроению такой вариант, более нейтральный, близкий к народным свадебным песням, лучше соответствовал замыслу поэта.

Песня девушек важна для восприятия настроения Татьяны в критический для нее момент, перед встречей с Онегиным.