Пушкин в Михайловском - Аркадий Моисеевич Гордин

дворянства и которые так беспощадно клеймила русская литература начиная с Пушкина. «Сейчас была у меня гостья пренесносная, – пишет Керн, – сидела очень долго и рассказывала прескучную историю, в которую она несчастливо замешана с католическим ксендзом, насчет неблагочиния, сделанного в церкви; натурально, что она себя оправдывала; не меньше того меня удивило, что она ни мало не кажется этим огорчена и шутит, что ее имя будет известно государю»[194].

Находясь в Пскове, Пушкин не мог не посетить дома генерала Набокова, командира расквартированной в это время здесь 3-й пехотной дивизии. Иван Александрович Набоков, заслуженный генерал, отличившийся в Отечественной войне 1812 года, был женат на сестре И. И. Пущина – Екатерине Ивановне. Пущин бывал у сестры в Пскове. В январе 1825 года от нее он отправился в Михайловское.

У Набоковых собирался узкий круг сослуживцев генерала и кое-кто из штатских. Среди последних бывал архиепископ Евгений (в миру Андрей Евфимиевич) Казанцев, с которым Пушкин познакомился незадолго перед тем, во время большой святогорской ярмарки. П. И. Бартенев записал рассказ очевидца: «Когда Евгений был архиепископом Псковским и посетил Святогорский монастырь, к нему внезапно явился с ярмарки (в 1825 году это было 29 мая) Пушкин в одежде русского мужика, чем очень удивил преосвященного»[195].

По-видимому, по приглашению отца Евгения поэт посетил его в Снетогорском монастыре, служившем архиепископской резиденцией.

Снетогорский монастырь находился в трех верстах от города. Об этой древней обители Пушкин слышал и раньше, читал упоминания о ней в летописях. Она была одной из достопримечательностей Пскова как по своей многовековой истории (основана в XIII веке), так и по красоте местоположения. Те из псковичей, кто интересовался историей края, памятниками старины, были непременными ее посетителями.

А. П. Керн так описала поездку на Снетую гору в своем «Журнале»: «Мы с П. Керном совершили прелестную поездку в карете до дома архиерея. Дом этот расположен в трех верстах отсюда, на высокой горе, у подножья которой течет красивая река Великая. Мы вышли из кареты, отыскали едва заметную узкую тропинку, спустились по ней к реке и там гуляли по большим камням, любуясь прекрасными видами, расстилавшимися перед нами со всех сторон»[196].

Пять лет спустя этими прекрасными видами, открывающимися с берега Великой, любовался Пушкин. И великолепная архитектура Рождественского собора начала XIV века, и другие удивительные творения мастеров русского Средневековья не могли оставить его равнодушным.

Евгений Казанцев был человеком образованным, владел несколькими языками, имел степень бакалавра, читал курс философии в Петербургской духовной семинарии. Его обширная библиотека состояла не только из богословских, но и различных по содержанию светских книг, вплоть до новейших произведений европейских и русских писателей. Он интересовался историей и хорошо знал край, где довелось ему исполнять свои обязанности. Регулярно объезжая епархию, знакомился с псковской стариной. По свидетельству его биографа, Казанцев отличался веселым нравом, общительностью и гостеприимством. Монашество принял весьма неохотно, после долгих увещеваний. Судя по дневниковым записям и письмам к разным лицам, архиепископ свободно владел словом. Выше приведено его описание Пскова.

Вот как рассказывал он о своей жизни на новом месте вскоре по приезде в Псков: «Дома архиерейского в городе нет, а есть при соборе только флигеля, отданные для жительства соборянам. Дом сгорел за 30 лет (1788) и не построен в городе по всегдашнему ли жительству моих предшественников в С.-Петербурге или по усмотрению больших выгод за городом, а обращен в архиепископский дом Снетогорский монастырь, находящийся на прекрасном месте на реке Великой; но недалеко ездить в город и из загородного – не более трех верст. Монастырь и дом стоят на горе, а место не только между монастырем и городом, но и вокруг всего Пскова ровное. Смотря с горы, не видно границ во все стороны. Дом обстроен со всеми выгодами – и скота, и хлеба, и покосов, и рыбных ловель по реке и в озере довольно, есть и небогатая мельница на реке, только саду нет…»

Евгений Казанцев «баловался» и стихами. Прощаясь с Псковом осенью 1825 года, он сочинил стихотворное послание и музыку к нему:

    Любезную епархию оставить должен я,

    В ужасные Сибирские отправиться края;

    Но если безошибочно мне сердце говорит,

    То вами и в отсутствии не буду я забыт…

Прости навек, любезный Псков! Не зреть тебя уж мне;

Но неразлучен я с тобой и в дальней стороне[197].

Отъезд архиепископа из Пскова в «ужасные Сибирские края» был для всех неожиданным и загадочным. Таково было его собственное желание. 24 июля 1825 года он подал прошение о переводе, и 30 сентября Александр I в Таганроге подписал указ: «Евгения, архиепископа Псковского, согласно собственному его желанию, перевести в Тобольскую епархию».

Что побудило его просить о переводе из Пскова, где, как мы видели, у него были такие благоприятные условия жизни, где он завоевал уважение и дружеское расположение многих весьма достойных сограждан (среди которых были и Набоковы)? Сам Казанцев, по словам его биографа, «какая тому была причина, ни в письме не объяснил и никому не открыл». Можно только предполагать, что это было желание любознательного и не старого еще человека познакомиться с мало изученным и интересовавшим многих мыслящих русских людей краем, найти для приложения своих сил дело реальное и полезное, как-то облегчить участь людей, крайне нуждающихся в помощи.

Когда Пушкин встретился с архиепископом, вопрос о его отъезде в Сибирь был окончательно решен, и, возможно, это являлось главной темой их беседы. Не могли не коснуться, конечно, и вопросов истории и литературы.

«Отец Евгений принял меня как отца Евгения», – шутя сообщал Пушкин Вяземскому в том же письме, где говорил о визитах к губернатору и «доброму лекарю». Он имел в виду, что Казанцев уже знал первую главу его романа «Евгений Онегин». Хотя вышла она отдельным изданием всего за полгода до того и в Пскове знали ее, конечно, весьма немногие. Такое не могло пройти мимо внимания поэта.

Но, беседуя с отцом Евгением накануне его отъезда в Сибирь, Пушкин не подозревал, что два года спустя его собеседник в Тобольске сможет беседовать с Иваном Пущиным, которого вместе с некоторыми другими «государственными преступниками», закованного в кандалы, везли на каторжные работы в Читу, и сообщить ему что-то о Петербурге и Пскове, о родных и друзьях, в том числе и о Пушкине.

31 октября 1827 года И. И. Пущин писал родным из Тобольска: «Сегодня в 8 часов утра мы переехали Иртыш и увидели на