Берлинский дневник, 1940–1945 - Мария Илларионовна Васильчикова

Завтракала и ужинала с Марией. Сегодня вечером мы были одни, так как Хайнц дежурит в комендатуре. Только что начался воздушный налет. Всегдашние фугасы, которых я боюсь гораздо больше, чем обычных бомб, хотя их каждый раз сбрасывают всего около восьмидесяти.

Пятница, 16 июня. Д-р Сикс сейчас в Стокгольме, и я должна дожидаться его возвращения. Так бывает часто: придя в ярость, он вызывает меня из Круммхюбеля, а к моменту моего приезда обычно уже забывает, чего он от меня хотел, и тогда я могу несколько дней пожить спокойно.

К этому моменту даже Гиммлер разуверился в победе Герма-нии и предпринимал попытки установить тайные контакты с союзниками. Поездка д-ра Сикса в Стокгольм в июне 1944 г. (в которой его сопровождал Алекс Верт) как раз и была одной из таких попыток. Она оказалась безуспешной, так как англичане отказались иметь с ним дело.

Джаджи Рихтер возмущается тем, что Сикс все время к нам придирается, но Адам Тротт считает, что наши проблемы — сущие пустяки по сравнению с его собственными теперешними заботами, и он совершенно прав. Мне часто бывает стыдно и обидно, что не занимаюсь всерьез чем-нибудь действительно стоящим, но что я, иностранка, могу поделать?

Суббота, 17 июня. Сегодня вернулся д-р Сикс; он немедленно затребовал Джаджи Рихтера и меня к себе в кабинет, чтобы обсудить новое иллюстрированное издание, которое он задумал выпускать. Он просто не понимает, что уже не существует технических возможностей для выпуска какого бы то ни было издания, с иллюстрациями или без: все, кто для этого необходим, давно мобилизованы, так что это все пустые разговоры.

Воскресенье, 18 июня. Приехал друг из Парижа с письмами от Джорджи и Антуанетт Крой. Она только что вышла замуж за доблестного, увешанного орденами офицера по имени Юрген фон Гёрне[692].

Понедельник, 19 июня. Утром была на работе. Я перестала ходить туда регулярно. Дело в том, что здание столько раз бомбили и все работают в такой тесноте, что никто не возражает, если я не претендую на отдельный стол. Обычно я располагаюсь в секретариате Джаджи Рихтера, но там работают четыре девушки и они так шумят — иногда даже заводят граммофон или гадают друг другу, — что я ничего не могу довести там до конца. Поэтому я просто вхожу в курс дела, вижусь с друзьями, забираю иностранные журналы сколько смогу и направляюсь обратно в Круммхюбель.

Обедала у Зигрид Герц. О ее матери с момента ее ареста ничего не известно. Предполагается, что ее отправили в гетто на Востоке.

Графиню Герц отправили в «образцово-показательное гетто» Терезиенштадт — концлагерь в традициях «потемкинских деревень», куда время от времени привозили иностранных посетителей и который, если не обращать внимания на вооруженных охранников, выглядел почти как обычное поселение. Графиня Герц была одной из тех немногих, кому удалось выжить.

Ужин с друзьями. Я была единственной женщиной; сейчас это в порядке вещей, ведь большинство женщин уехало или эвакуировано из Берлина из-за налетов.

КРУММХЮБЕЛЬ. Вторник, 20 июня. Вернулась утренним поездом. Нашла, что в доме поселилась Лоремари Шёнбург и одна ее венгерская кузина.

Лоремари не ладит с нашим домоправителем: тот все время звонит и жалуется Бланкенхорну. Он говорит, что чувствует себя как няня при непослушном ребенке. Лоремари действительно порой переходит все границы: стирает свитера, кладет их сушиться на постель и забывает убрать. Наутро вся постель мокрая, вплоть до матраца. Нам так повезло, Бланкенхорн был к нам так добр — хотя бы уже тем, что позволил нам здесь жить. Право, ей следовало бы вести себя тактичнее.

Среда, 21 июня. Бланкенхорн объявил, что сегодня вечером придет и будет нам читать вслух. В прошлый раз он читал Ронсара[693]; у него хороший вкус, и он прекрасно читает, по-немецки лучше, чем по-французски. С ним интересно поговорить, у него совершенно независимый ум, но остается ощущение, будто он ожидает крушения прежде, чем отважится схватиться за руль. Этим он очень отличается от Адама Тротта, что, возможно, и объясняет их дружбу.

Четверг, 22 июня. Лоремари Шёнбург пытается раздобыть справку, которая позволила бы ей вернуться в Берлин; без этогод-р Сикс не разрешит ей уехать из Круммхюбеля. Мы приготовили полный термос крепчайшего кофе и несколько крутых яиц — все это она проглотит перед самым осмотром: она надеется, что это резко поднимет ей пульс и вообще как-то повлияет на ее обмен веществ. Врачи теперь, как правило, очень придирчивы. Вообще-то, мне самой жаловаться не приходится: меня дважды посылали в горы, а один раз даже в Италию. В понедельник мне снова предстоит ехать в Берлин на несколько дней: предполагается некое «очень важное» совещание.

КЕНИГСВАРТ. Пятница, 23 июня. Сегодня утром точно в срок пришла на работу, подолгу говорила с разными людьми, дала всем понять, что я здесь, а потом со спокойной совестью отправилась на уик-энд в Кенигсварт. Я объяснила кадровику, что просто заезжаю туда по дороге в Берлин.

Поездка оказалась ужасной. В Гёрлице пришлось несколько часов ожидать дрезденского поезда, а когда он подошел, я едва в него втиснулась. Какая-то женщина сунула мне в руки здоровенного младенца, а сама села в другой вагон, и я всю дорогу до Дрездена вынуждена была держать его на руках. Ребенок пищал и ерзал, а я изнемогала. Мне пришла в голову неудачная идея взять с собой аккордеон, и от этого мой багаж сделался еще более громоздким. Но на сей раз я решила оставить побольше своих вещей у Татьяны, так как вскоре я собираюсь перебраться в Берлин окончательно, чтобы именно теперь быть вместе с друзьями. А там мне не следует обременять себя лишним имуществом.

В Дрездене мать забрала своего малыша, а я еще три часа ждала поезда на Эгер. По приезде в Кенигсварт в кои-то веки застала одних лишь своих.

Воскресенье, 25 июня. Бóльшую часть времени занимались тем, что строили планы на будущее. Всякий раз, когда я приезжаю сюда, мы думаем: а вдруг это в последний раз?

Понедельник, 26 июня. Вчера в полночь Татьяна, Пауль Меттерних и я поехали в Мариенбад, чтобы попасть на поезд Вена — Берлин. Мы сидели в экипаже у станции до пяти утра — поезд так и не пришел. В конце концов нам сказали, что около Пильзеня сошел с рельсов более ранний поезд и сообщение прервано. Тогда мы поняли, что ничего не получится: я уже не успею