Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

нападений оказался самым обширным – татары продвинулись на 250 километров вглубь Великого княжества Московского, а в ширину «фронт» растянулся на 100 километров. Во-вторых, они прошли огнем и мечом по нижегородским, муромским и мещерским землям. К слову, последние стали мишенью не только для казанского, но и для крымского хана. По мнению некоторых исследователей, это объяснялось как стратегическими целями, так и личными мотивами братьев Гиреев. На Мещере находились земли, пожалованные городецкому (каcимовскому) хану Джану-Али – брату того самого Шаха-Али. Как можно было не «передать привет» злейшим врагам Крыма – представителям большеордынской ханской ветви? Не забыли казанцы навестить и еще одного давнего «друга» волжского ханства – Вятку, которая также подверглась нападениям.

Источники приводят детали только по нижегородскому театру казанского наступления. 21 августа отряд под руководством неких Кучелея, Булата и Сеита подверг разорению местечко Березополье, расположенное к юго-востоку от Нижнего Новгорода. Далее казанские татары продвинулись к Клину, что на правом берегу Оки, в 35 километрах от Мурома. Потом, как и силы Мухаммед-Эмина в 1505 году, три дня татары «отдыхали» под Нижним Новгородом, но на приступ не отважились и вскоре отошли от города. К счастью для горожан, на тот момент «восточные ворота Руси» уже обзавелись мощным каменным кремлем и множеством пушек.

Если казанцы так и не решились штурмовать крепкие кремлевские укрепления, то нижегородские воеводы предпочли за ними тихо отсидеться. Выход в поле против татар грозил внезапной атакой сразу с двух направлений – с юга и востока. К тому же к городу подошли немалые вражеские силы (по некоторым оценкам, до 4 тысяч казанских мурз, казаков и конных ополченцев). Летописи не упоминают ни об одной вылазке нижегородцев. Вероятно, им просто недоставало лихого Хабара Симского среди воинского командования. Отходя, казанцы пограбили ряд волостей и сожгли Печерский монастырь.

Как сообщает Герберштейн, Сагиб Гирей также разорил окрестности Владимира. До этого копыта татарских боевых лошадей не топтали владимирскую землю аж с 1448 года. Затем, если верить австрийцу, казанцы дошли до Коломны, соединились с крымчанами и вместе с ними направились в сторону Первопрестольной. Достоверность владимирских похождений и выхода Сагиб Гирея к Коломне ставится под сомнение, ведь ни в одном другом источнике, кроме «Записок о Московии», об этом не говорится ни слова. Нижегородский летописец сообщает, что казанские татары только подошли к Нижнему Новгороду 21 августа. Выходит, Коломны они должны были достичь уже после того, как крымские силы покинули русские пределы.

По одной из версий, дата появления казанцев у Нижнего Новгорода указана в источнике неверно. Если на деле это произошло раньше, Сагиб Гирей мог собрать в один кулак свои силы, совершить быстрый рывок, скажем, от Мещеры до Коломны, преодолев 200 километров по прямой, и соединиться с войсками своего старшего брата. Увы, выстроить однозначный таймлайн расхождения в источниках не позволяют, оставляя сюжетную развилку и почву для гипотез.

Возвращаясь к крымским войскам: они, по предположению А.А. Зимина, сами не ожидали такого быстрого продвижения к вражеской столице. Стратегия отрядов Мухаммед Гирея была традиционной для татар: обычно они ограничивались грабежом беззащитного населения на «фронтире», брали полон и уносились прочь, оставляя за собой горе, смерть и пепелища. В этот же раз крымчане оказались в самом сердце Великого княжества Московского. Мухаммед Гирей решил выжать из такой ситуации максимум выгоды и послал в Москву парламентеров с требованием выдать ему данную грамоту. Слава нового Бату-хана, казалось, уже добыта меткой стрелой крымского правителя – осталось лишь подобрать свой трофей, и охота удалась. «И. о. царя» Петру Ибрагимовичу пришлось подготовить позорный документ, скрепленный великокняжеской печатью, и передать его крымчанам.

В течение еще нескольких недель татары вели торг с русскими дворянами, детьми боярскими и всеми, кто хотел выкупить из плена своих друзей и близких. Наконец Мухаммед Гирей удовлетворился результатами похода и начал собираться домой. Встречаться с новыми русскими полками, которые были-таки сформированы на северо-западе и выдвигались в сторону столицы, в его планы не входило.

Вскоре татары подошли к Рязани[174]. Здесь мы снова встречаем нашего старого знакомого – Хабара Симского. Тогда русский д’Артаньян занимал пост рязанского воеводы. Встав лагерем под городскими стенами, Мухаммед Гирей сообщил Симскому о данной грамоте и потребовал снабдить его войска продовольствием из крепостных запасов. Воевода лишь бессильно пожал плечами: разве может служилый человек не выполнить условия документа с великокняжеской печатью? Правда, для проформы Симский все же попросил предъявить ему эту самую грамоту. Как только документ доставили в крепость, рязанцы массированным пушечным огнем отогнали татар от города, а грамота была захвачена и уничтожена бравым воеводой[175]. Пороховая революция вкупе с «солдатской» смекалкой спасли Москву от проклятой бумаги, которая как минимум сильно роняла престиж великого князя на международной арене и отсылала к золотоордынским временам. Главный охотничий трофей Мухаммед Гирея внезапно ожил прямо у него в руках и упорхнул прочь. За эту и целый ряд других заслуг Хабара чуть позже пожалуют боярским чином.

Разбираться с «подлыми» рязанцами татарским войскам было уже некогда, и им пришлось посрамленными покинуть пределы Русского государства. Хотя крымчане все равно неплохо обогатились по итогам нашествия: еще долго они продавали толпы русских невольников в Каффе. Тем же самым занимались казанцы, но уже в Астрахани[176]. Мастер подсчетов Герберштейн писал аж о 800 тысячах русских пленных.

Помимо чудовищного разорения русских земель, Крымский смерч имел глубокие геополитические последствия. Он был подобен удару кулаком по шахматной доске, разметавшему все расставленные на ней фигуры. Все, кроме двух – Крыма и Москвы, которые окончательно оформились как гегемоны в Поволжском регионе. Казань же укрепилась в роли сателлита. Именно с этого момента Русское государство взяло курс на полное подчинение волжского ханства, чтобы не дать Тавриде сделать его своей вотчиной. С иллюзией равновесия сил в регионе, установившейся после падения Большой Орды, было покончено.

«И нарече его Василь город…»

«Крымский смерч» отбушевал и унесся прочь, но закрученные им водовороты страха еще какое-то время бурлили на Русской земле. В Москве ожидали нового татарского нашествия. Великий князь развернул свою ставку в Коломне, в южных пограничных городах сконцентрировались крупные рати.

Сигизмунд Герберштейн по-своему трактует эти действия русского командования и Василия III, мотивируя их бессильной злобой и жаждой мести.

«Потом… чтобы отомстить за поражение, претерпенное от татар… Василий собрал огромное войско с большим количеством пушек, которых русские никогда прежде того не употребляли в походах, отправился из Москвы со всей армией и остановился на реке Оке,