Мир Александра Галича. В будни и в праздники - Елена П. Бестужева

Ознакомительный фрагментпри случае сойти и за обычную загадку, только спроси – кто такой: без рук, без ног, на бабу – скок. В благопристойном, цензурным гребешком расчёсанном на пробор варианте – сами себе и цензура – звучало это: в трамвай – скок. Сразу видать, чем искусство отличается от халтуры, искусство не врёт, поскольку стремится к точности. В трамвай инвалиду скакать ни к чему, он вползает с передней площадки, согласно постановлению Моссовета. И тут уж – извините-раздвиньтесь.

Инвалиды безножные лихо скакали на одиноких баб, во множестве расплодившихся за годы войны и лишений, или гремели тележками, поставленными на блестящие, до молочной белизны стёртые об асфальт звонкие подшипники – о таких, для самоката, мечтали все мальчишки, да слабó достать. С тревожным громом катились эти тележки под гору – Москва-то, особенно центр, состоит из холмов, взгорков и склонов, пока не срытых для новостроек.

Вот и Замоскворечье, как рассказывал Будимир Метальников, у которого АГ позаимствовал всякого разного для своих песен (балладам нужны детали, подробности), таково: «наш 1-й Бабьегородский переулок, начинаясь от Якиманки сначала полого, а потом круче, спускался к Москве-реке, которую я помню еще с деревянными барьерами вместо гранитных парапетов».

Набережная Яузы.

Парапет и немного за ним

Вот и Таганка, само название которой произошло от слова, означающего возвышение, таган, таганец, откуда мчать на полной скорости по какой-нибудь длинной и обрывистой Гончарной или Верхней Радищевской, не могущи затормозить, вниз, аж до самой Яузы, обведённой литой решёткой.

Инвалиды, будто эскадрон илией-пророков, бывало, мчались вперегонки, крича от ража и матерясь, задолго до параолимпийских заездов, выполняя полный зачёт в троеборье: матерщина – похабщина – пьянь.

А был и такой тип – контуженный. Ему, со справкой, что за действия свои не отвечает, сколько ни спрашивай, и Москва-река по самый по голеностоп. Их боялись тихие обыватели, перемогшие и войну, фашистов не испугавшиеся, а те куражились − убью, покалечу, и ничего мне не будет, вот она, справочка, похлопывали по нагрудному карману: предоставлено им вроде литера – кому от Сталина, кому от Гитлера (см. главу «О литерных психах из больницы № 5, которая находится совсем не там, где принято думать»). Что бумажка, штемпелёванная лиловой казённой печатью, делает с человеком!

Инвалиды, те любители покуражиться – дальше богадельни едино не пошлют, да и поди допросись, соберут комиссию, освидетельствуют заново: ноги, что ль, выросли на месте култых. Вспомнилось к случаю: известный когда-то детский писатель Иосиф Дик, на верхнюю половину обкорнанный сапёр, водил собственную машину, вцепившись в руль зубами, гонял на полной скорости, а когда его останавливал постовой орудовец, говорил: ты, братец, окажи милость, права сам возьми в нагрудном кармане пиджака, я-то не могу, извини, – и показывал две культяшки. Его тут же отпускали, попросив на дорогу не гнать очень сильно, всё ж не на танке.

В общем, у каждой категории и у каждого типа свой характер, повадки, кривая линия поведения. Но все они, или почти что все, собирались в шалмане, послевоенной пивной, возникшей будто из «золотого века», из настоящего «ещё до войны», где и гармонист поширей растягивает инструмент, и атмосфера сгустилась для откровенного разговора по душам, а когда и в душу – бога – мать, которую никак не забыть, она ж родная, о чём свидетельством наколка на руке либо на груди.

Алёша жарил на баяне,

Шумел-гремел посудою шалман.

В дыму кабацком, как в тумане,

Плясал одесский шарлатан.

«Шалман» − слово оттудошнее, но разошлось по всей великой Руси, и каждый сущий в ней язык это слово на языке перекатывал, а там уж – позабыли. Нет реалий, нет и слов, приходится разъяснять, подбирать примеры из классиков и современников: «И мы пошли с ним в “шалман”, “кандейку”, “Голубой Дунай” или “гадючник” – как только тогда не называли павильончики с официальным названием “Пиво – воды”. Отродясь там никакой воды не было, но пива и водки – сколько угодно. Так же, впрочем, как икры черной и красной, и все это уже продавалось без карточек, по коммерческим ценам».

Чем хорош синонимический ряд? Каждое слово, даже с невнятно выраженным смыслом, растолковывает соседние, прочие, компенсируя отсутствие и нехватку, в общем, артель, круговая порука. «Шалман», «кандейка», «Голубой Дунай», «гадючник» – о шалмане сказано, хоть и маловато: шалман – это не заведение, не постройка, это – качество, сводная характеристика и публики, и обслуживания, и напитков, требующих свою закусь (без сего не понять песню АГ «На сопках Маньчжурии»), кандейку пояснять не будем, иначе придётся вспомнить про суп-кандей, а это не для слабонервных и чистоплюев, Дунай − голубого цвета (о разных цветовых ассоциациях сказано в главе «Никита Сергеевич Хрущёв (бурные продолжительные аплодисменты)…», конечно, не отсылка к музыке Иоганна Штрауса-сына, кое-что повесомее:

Дунайские волны, московский салют,

Матросы с «полундрой» в атаку идут!

Нам песня твердила: Дунай – голубой.

А мы его красным видали с тобой.

Стихотворец хватил, конечно, через край, «полундра» кричат при иных обстоятельствах, так же и «зекс», «атас», «вода» (по-московски − «шухер»). Ох уж, красóты слога.

А шалман… Вот в шалмане этом, где берут на грудь за подход сто грамм «с прицепом», и старались приспособиться к новой жизни без войны, в шалмане, где много где побывалые люди беседовали между собой, рассказывали небывалые вещи. Здешние посетители столького нагляделись, что попробуй их удивить – не выйдет. Они не удивились бы, даже если б им сказали, что город Молотов переименовали в Риббентроп, хрен, как говорится, женился на редьке, ну и ЗАГС им в помощь. Сто грамм по три-четыре подхода и с обязательной закуской (хоть бутерброд с икрой или селёдкой, в цене тогда почти вровень, а без закуски спиртное тут не продавали), тоже чересчур.

Пивная кружка.

Черта не воображаемая, это линия, где на кружке кончался (или начинался – откуда считать) выпуклый плоский ободок. Остальное – пространство для пены

Современный читатель, впрочем, знает ли, что такое сто грамм «с прицепом»? Граммы – это законные, «наркомовские», которые выдавали на фронте, но выдавали не перед атакой, как принято считать, − в атаку идут на трезвую голову, − а после боя (выдавали и перед атакой, однако последствия были чудовищными). И потому, что интенданты отмеряли водку, не заглядывая в поимённый список личного состава, а по количеству военнослужащих, и уж затем