Крематорий здравомыслия - Вадим Габриэлевич Шершеневич

class="v">Порыжела небесная наволочка

Со звездными метками изредка…

Закрыта земная лавочка

Рукою вечерняго призрака.

Вы вошли в розовом капоре

И, как огненныя саламандры,

Ваши слова закапали

В мой меморандум.

Уронили, как пепел оливковый,

С догоревших губ упреки…

И по душе побежали вразбивку

Воспоминания легкия.

Проложили отчетливо рельсы

Для рейсов будущей горечи…

Как пузырьки в зельтерской,

Я забился в нечаянных корчах.

Ах, как жег этот пепел с окурка

Все, что было тоскливо и дорого!

Боль по привычке хирурга

Ампутировала восторги.

Вадим Шершеневич.

Москва

Хрисанф

«Не мне золотить канделябром…»

Не мне золотить канделябром

Небо, где свечи потухли.

Иду с человеческим табором,

Страсть обращая в угли.

Увижу ли урны поправивших

И потолок мой лазурным?

Кто мне сердце разбудит на клавишах

Черным ноктюрном?

Кто зажжет наверху электричество,

Канделябры, и люстры, и лампы?

Сойдет ли ко мне Беатриче

С твоего лица, как с эстампа?

С грустью целуясь, за табором

Иду и гадаю пасьянсы.

За потухшим давно канделябром

Ветер каких то субстанций.

«Сердце из ветоши!..»

Сердце из ветоши!

Я под северным ветром ною.

Тоска все эта же.

Может быть счастье в запое?

Конец всем возгласам,

Розам и лезвиям!

Нету слез глазам.

Камни я, трезвый, ем.

Отчаянье! Повернися лицом,

Возьми мое сердце за руки!

К виселицам его, к виселицам

Сквозь пытки и арки!

«Отчаянье жму я руками…»

Отчаянье жму я руками,

Руками неистово.

Зовет меня в свою камеру

Демон самоубийства.

Иллюстрация одиночества!

Символ недобрый!

Возглас узнаю я тотчас твой:

Твои ритмы, как розы, подобраны.

Я приду к тебе, вероятно,

Подожди лишь немножечко!

Сердцу скучно и любит твой яд оно –

Ты разрежешь его своим ножичком.

«Снова я снами разбужен…»

Снова я снами разбужен.

Предчувствия! Верю им.

Даю электрический ужин

Страстям и мистериям.

Снова приходят девушки

Целовать меня нежно до боли…

Плащ фейерверков надев уж,

Кидаю в вино меланхолию.

Миленькая! Вас вижу я:

Вы в белом! Я выпил морфия!

Пиротехника пятикнижие

Раскрыто. Танцуют мертвые.

Так! Посвящен лишь комедиям

Последний, отчаянье, opus твой.

Снова я в трансе! Я медиум!

Уйди и не злобствуй!

Хрисанф

Paris

Н. Львова

«Суматоха и грохот ожившей платформы…»

Суматоха и грохот ожившей платформы…

Почему то запомнились: черный номер «5»

И желтые канты электротехнической формы…

Ах, зачем я пошла его провожать!

Если бы, если бы во сне это было!

Он жадно шептал: «Согласись, согласись»,

И, почти соглашаясь, «нет» – я твердила,

А за меня плакала серая высь.

Было печально, непонятно печально

Любимое лицо за стеклом wagon-lits.

На губах алел поцелуй прощальный –

Поезд спрятался вдали.

А когда я спускалась со ступенек вокзала,

Ко мне наклонился господин в котелке,

Безстыдно шепча… И на улыбку нахала

Я улыбнулась в своей тоске.

«Мне нравятся Ваши длинныя ресницы»

Мне нравятся Ваши длинныя ресницы,

И девически-нежныя щеки,

И странное сходство с когда то любимым лицом,

Теперь чужим и далеким.

Я знаю: я слишком ласкова с Вами

И, может быть, этого не надо…

Но Вы говорите его словами

И его взглядами.

Но есть сладострастие: вспоминая былое,

Вплетать в настоящее прошлаго нить…

При наших встречах со мной двое:

Вы и он, забытый.

…Помните, был так ярок электрический тюльпан.

Запоздалые извощики врывались в окно…

Кто меня целовал у стараго дивана –

Вы – или он?

Н. Львова

Москва.

Сергей Третьяков

«Восток в крови. Неистовый и грубый…»

Восток в крови. Неистовый и грубый

Он заменил стеклянно-голубой.

В накат небес уперлись дружно трубы

И жидкий дым восходит над трубой.

Восток бурлит, но воздух не колеблем;

В нем синева и свежесть всех морей.

И сизый свет скользит по черным стеблям

Таких ненужно-желтых фонарей.

Ясней резьба кирпичнаго балконца

И вот уже, безбрежность проколов.

Откуда-то подпрыгнувшее солнце

Жжет поцелуй на ребрах куполов.

«Он стоит посредине полки…»

Из цикла «Деревянные божки»

Он стоит посредине полки,

Я ему имя дал: Кри-Кри.

Его глаза – смешныя щелки –

Грустно смотрят в жерло зари.

Хочет крикнуть – заперты губы:

Деревянный замок висит на них.

Его пугают дальния трубы

И тысячи окон домов одних.

Жмется пугливо к серым обоям,

Схвативши пальцем стенной крючок.

И иногда нам страшно обоим –

А ну как встретит зрачок зрачок?

Когда же в заре вечерней тихо

Приносят жертву дымы труб,

И по панели гуляет купчиха

С красной краской на мясе губ,

Сажусь я в кресло полон беззлобья

И, не слыша слов на панели внизу,

Слежу потаенно изподлобья,

Как бедный Кри-Кри роняет слезу.

Монументы

Где чугунные люди на гранитных пьедесталах

В замороженной позе микроскопируют момент,

Бегут,