Ленинградский панк - Антон Владимирович Соя

Ознакомительный фрагментправды, чем в названии одноименного проспекта. Постоянного состава в этом коллективе не было. В группе собрались и ополчились против серости будней самые разные представители великого советского народа. Отпетые хулиганы, интеллигенты в третьем поколении, золотая молодежь и пролетарии с Кировского завода – бездельники, тунеядцы, талантливые музыканты, играющие невообразимую смесь футуристических жанров, которую моя совесть сейчас ни к одному известному жанру отнести не позволит. Но они тогда считали, что это панк-рок. И мы, естественно, им верили. А что? Главное – это было нагло, весело, местами смешно и зажигательно. Чем не панк-рок? Жгло уши напалмом и выжигало мозг – настоящее народное ополчение. Концертов у них в те времена априори быть не могло. Да и само их существование выглядело эдакой временной нелепостью, недоглядом со стороны строгих властей. Кстати, о строгости. Фамилия у Алекса была Строгачёв. На вопрос о национальности Алекс напористо отвечал «Да!», сразу снимая всякие сомнения. При этом определить на взгляд его национальную принадлежность было совершенно невозможно. Он и на человека-то был только слегка похож – лупоглазый мальчик– инопланетянин со старческим спившимся лицом, змеящейся улыбкой и синяками под глазами, порой с двойными.

Несчастный отец этого существа был подполковником ракетных войск и идейным коммунистом, мама Генриетта Ивановна работала инженером. Какое-то время в середине 80-х Алекс жил с родителями на севере, на улице Манчестерской (или рядом с ней) – еще б ему не играть в рок-н-ролл! Ближайшим метро была «Площадь мужества», которую циничные панки-пересмешники именовали не иначе как «Площадь мужеложества». Учась на первом курсе, я пару раз ездил к Алексу в гости и возил своих новых друзей посмотреть на это чудо света. Вспомнить эти совместные тусовки нет никакой возможности, настолько мы были постоянно вусмерть пьяные, но вот что я отлично помню, так это его отца, который, открыв нам дверь, каждый раз, настойчиво, но напрасно пытался уберечь нас от общения с сыном:

– К Саше? Да вы знаете, кто он такой? Он… – старик (тогда для нас любой человек за сорок) осекшись и задохнувшись, отчаянно потрясал в воздухе рукой со свернутой трубкой газетой «Правда». – Идите лучше отсюда поскорей.

Мы знали. Отец Алекса тоже знал и пытался нас спасти. Но было поздно. За его спиной нарисовывался лютый карлик-клоун и мы с ним уносились в неведомые синие дали пропивать наши честные стипендии.

У Алекса было начальное медицинское образование. Одно время он работал санитаром, а может, даже фельдшером на скорой помощи. Не долгое, к счастью. Пока его с треском не выперли за то, что он пристрастился к баллонам с веселящим газом, служившим благим целям анестезии. Пока скорая мчалась на вызов, Алекс приводил себя в форму, тайком неоднократно припадая к вожделенным баллонам. Выскакивал из машины, как резиновый мячик, с носилками под мышкой и шприцем в руке он без всякого лифта обгонял врача и, врываясь в квартиру к пациентам, кричал что есть сил:

– Где больной? Кто больной?

Рассказывают, что некоторые старички и старушки при виде оголтелого санитара, вращающего глазами, мгновенно выздоравливали. Но чудодейственного Алекса все равно уволили. Не уверен, правда, что это реальная история, а не байка, рассказанная Алексом, или придуманная его многочисленными собутыльниками.

Таких баек были сотни. Реальность в жизни Алекса Оголтелого навсегда перепуталась с галлюцинациями. А что вы хотите от существа с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз». Фельдшер Александр Львович Строгачёв действительно работал в психиатрической лечебнице два через два и таскал оттуда пачками циклодол и всяческие нейролептики. Его альтер эго – плютик Алекс Оголтелый – периодически лежал в качестве пациента в той же больнице. Вот вам и Чехов с палатой номер шесть.

Алекс был ходячим мемом, когда и слова такого не было в помине. Он стал городской легендой, и количество историй о его безобразиях – веселых и отвратительных – просто зашкаливает. Некоторые из них напоминают городской фольклор. Что-то типа историй про злобного веселого шута, вечно пьяного и вечно оставляющего с носом тупых ментов. Оголтелый был настоящим, а не виртуальным троллем и обожал троллить представителей власти. Вот, например, типичная история: сидит Алекс на поребрике перед рок-клубом. Подходит к нему мент, спрашивает:

– Ты чего сидишь на поребрике, рожа?

– А ты чего стоишь у поребрика, рожа? – отвечает Алекс и с диким хохотом убегает.

Мизансцена окончена.

Бегал Алекс, кстати, быстро. Говорил, что в детстве занимался легкой атлетикой. Может, и не врал. Но в любом случае от этого умения зависела его выживаемость. Бегать ему приходилось часто: и от ментов, и от гопников, и от собутыльников. Иногда его догоняли и били. В случае с ментами очень помогали две вещи – психиатрический диагноз и удостоверение фельдшера из психушки. Особенно, если они предъявлялись одновременно. Обычно Алекс отделывался побоями и вытрезвителем, реже «сутками» (15 суток принудительных работ). Но частенько проказы сходили ему с рук. Мне больше всего нравится история про красного коня. Надеюсь, это был тот самый пластмассовый конь на колесиках, о котором я еще раз упомяну в своем рассказе. Так вот, в один теплый летний день моральные уроды во главе с Алексом украсили игрушечного коня воздушными шариками, положили сверху баклажку с портвейном и привязали к нему самодельный израильский флаг. И с таким вот нарядным конем они гурьбой тащились по Петроградке к Петропавловскому пляжу, пока их не остановил доблестный милиционер, чтобы выяснить, что это за хрень. Алекс, одетый в костюм-тройку двадцатых годов, купленный за трешку у старушки на Апрашке, выглядел на редкость внушительно. Тем более что костюм был на три размера ему велик. Круглая металлическая оправа очков и пионерский галстук добавляли ему внушительности. Остальные отщепенцы тоже выглядели так, словно только что сбежали с арены цирка. Дедовские пиджачины, отцовские туфли с отбитыми каблуками, узкие галстучки, самодельные значки, крашеные шевелюры, наглые рожи в узеньких черных очках – в Рязани, откуда мент недавно перебрался в Ленинград, таких зверюг не водилось.

– Так. Стоять. Кто вы такие и куда следуете?

– Ну вот и все! – радостно поприветствовал Алекс мента на своем птичьем языке. – Да ладно! Вы что, не знаете? Стыдно, товарищ сержант! Плютикине потерпят! Сегодня национальный еврейский праздник Купания красного революционного коня. Вот так! Мы – евреи. Ведем коня купаться. Ясно?

Все было настолько нелепо, что страж растерялся. Плютики? Евреи? Коня? Милиционер дал слабину. Напористость Алекса заставила его на секунду замешкаться, засомневаться в себе. Раз они так нагло себя ведут, может, им, этим «плютикам», и правда, разрешили. Праздник, все такое. Тем более, что он уже точно когда-то что-то слышал про красного