Десять лет тому - Иона Эммануилович Якир

даже от остатков китайцев. Большое казарменное помещение наполнялось шумом. Обсуждали, как сделать выступление и разгромить партийные организации, ЧК и Совет. Как всегда бывает в таких случаях, намечалось - и еврейский погром...

Нашего извозчика окружило человек двадцать, спрашивая, кого привёз; к нам, одетым заамурцами, тоже приставали, насмехаясь, ругаясь: «туда вашу мать, видите, старый режим у вас, ах какой фаэтон!» Кучер, старый бессарабец, земляк, загнул им такого, что они сейчас же отцепились, поняв, что здесь народ по-ихнему говорить не будет.

Ещё мелочь чрезвычайно характерная: один из нас, 4-х конных, был старый член большевистской партии, все мы были в тёплых шинелях с карабинами за плечами; при саблях, с заломленными папахами, на небольших заамурских коньках, мы походили на настоящих сибирских казаков, совершивших большие и тяжёлые переходы.

Возле казарм маячило несколько всадников в гражданской одежде, двое из них были в студенческих фуражках. Это были люди из какой-то местной охраны или самообороны. Один из них, осторожненько так подъехав, начал расспрашивать Федоренко, кто мы и чего приехали. Товарищ Федоренко нарочно громко, чтобы слышали курземцы, ответил, что мы заамурцы, прибывшие после боёв, после тяжёлых поражений и замечательных чрезвычайных побед.

- Знаете, что сегодня курземцы хотят бить Совет, большевиков и жидов, - спросил тот, - и как вы об этом думаете?

Федоренко заломил набекрень папаху, и ещё сильнее крикнул: - Мы воевали, умирали, за каждый аршин советской земли с немцами бились, а они, да – так-перетак их, формировались, формировались, ряхи в тылу отъели, а теперь против наших рабочих и солдатских советов выступают. Нас, мол, тысячи. Наши полки здесь недалеко. Пусть посмеют только - мы всех их порубим.»

Это, надо сказать, хоть и простой на вид солдат сказал, а может именно потому, что именно простой человек сказал, повлияло на всех, и они пошли потихоньку болтать, что мы, чего доброго, можем им помешать.

В это время в зале происходила такая сцена: на месте председателя собрания молодой офицер в солдатской шинели с винтовкой, поставленной возле стола, волосы взъерошены, весь вид и речь такие простецкие, под «народ» подделывается, сукин сын, под толпу, под них подделывается, их на провокацию и измену своей власти подводит... Несколько раз пытался представитель совета, губернский комиссар, выступить, осадить, от преступления удержать - слова произнести не давали, начнут голосить - и приходится смолкать. Попросил слова наш начальник штаба, да председатель не дал - испугался, чтоб не взял он внимания.

Однако дать пришлось. Наши представители требовали. Встали все они, человек 40, и заявили:

«Мы, - говорят, - столько-то поездов, броневагонов, сотен батарей и эскадронов, входили в особую армию Румынского фронта и требуем, чтобы нашему начальнику дали слово.» Приврали очень да и эскадронов сотен добавили сколько надо было для устрашения...

Дали слово нашему. Он и начал говорить:

- Особая армия, - говорит, - пешком с берегов Дуная пришла, с румынами, немцами, бандитами, казаками и с кем только не билась. Билась, дороги трупами своих товарищей-солдат покрывала. Бились мы, советскую землю и советскую власть защищали. Пришли наконец измученные истощённые в советскую Украину, и что же мы здесь видим? Видим вас, тыловиков откормленных, что на провокацию поддались, стали над пропастью.

Тут один наш конник вошёл и нарочно, чтобы увидели они, развращённые, какая дисциплина у нас, толпу растолкал, подошёл, шпорами брякнул да как рявкнет: «А нам, товарищ начальник, как прикажете - ждать?»

Начальник штаба хороший был, понял, чего тот хочет, понял как это на других повлиять должно, и сердито к нему: «ведь внизу приказал ждать». Тот только заревел: «слушаюсь» - крутнулся на каблуках и, бряцая шпорами, из зала на улицу, вниз.

А наш продолжает: «Итак, - говорит, - у нас тут части к казармам вашим подведены, 12 пушек с бронепоездов на казармы наведены, бронеавтомашины по перекрёсткам расставлены, кавалерия под городом. И ежели только вы, изменники, осмелитесь против власти нашей сделать что-нибудь, мы вас на мелкие части размозжим!..

И что вы думаете - всё это так сильно повлияло, что спохватились они, не повезло подстрекать их, загудели: «Что же это, драться, воевать солдатам между собой...» На том и кончилось.

Вот как мы, совершенно случайно, помогли воронежским товарищам устранить восстание. На другой день офицеров тех арестовали, под суд отдали. Радовались воронежцы, что мы вовремя прибыли, а то трудно было бы.

Не конец на этом, товарищи, а начало. Потому что к этим месяцам 1918 года и относится начало строения организованной могучей Красной армии. Через всякие трудности, через ряд частичных поражений, через тысячи смертей лучших наших товарищей вышла Особая армия в Воронежский район. Ни румыны, ни немцы с их регулярными корпусами, ни предательство казачьих станиц на Дону не задержали движения революционно настроенных рабочих Особой армии на север. И шли они на север вовсе не для того, чтобы разойтись домой и зажить мирно, а чтобы все свои силы, всю жизнь отдать на борьбу против помещиков и фабрикантов. С большим опытом работы в деле организации красных частей вышли мы, бойцы Особой армии, с румынского фронта походом Румыния - Воронеж. И с необычайной энергией начали большую работу - формирование красных частей и образование на юге защиты от немцев и контрреволюционного казачества. Итак, здесь только было по существу начало организации настоящих красноармейских полков.