Профессор Амлетссон - Адель Гельт

Домовой показался сразу после того, как мое влачащееся существование пересекло границу кухни. Выглядел он сегодня замечательно, даже импозантно: белый фрак с красной гвоздикой в петлице, белый же котелок (это такая шляпа: круглее стетсона и ниже цилиндра, а не походная посуда) и кремового цвета лаковые штиблеты. Вид лица домовой имел цветущий и немного надменный, росту был, как обычно, невеликого: мне примерно по пояс.

- Профессор Амлетссон, сэр! - заявил Дерринджер. - Вчера Вы изволили налакаться, как животное, и испачкать пиджак! Кстати, он уже вычищен, выглажен и дожидается Вас в стенном шкафу!

Я немного наклонил голову, отчего вид принял смущенный и виноватый.

Этим выражением моего лица обманываются многие, делают это постоянно, но к реальному самоощущению все это отношения не имеет: строение моего лица, точнее, относительное расположение глаз и морды, просто не дает мне внимательно рассматривать ничего из того, что расположено относительно низко, не наклоняя головы. Зрение у меня отличное, но морда, видите ли, совершенно непрозрачная.

Итак, голову я наклонил и на домового внимательно посмотрел. Потом посмотрел еще раз, со значением. Говорить прямо сейчас не хотелось, да могло и не получиться: внутри пасти все еще ощущалось нечто среднее между кошачьей спальней и обширной песчаной пустыней.

Третьего взгляда домашний дух дожидаться не стал.

- Ваше пиво, сэр!

Оказалось, что на барной стойке, непременно украшающей кухню каждого уважающего себя ирландца, меня уже дожидается полная миска светлого лагера. Рядом, исключительно на всякий случай, стояла бутылка того же напитка, запотевшая, но закрытая: в зависимости от силы пятничного загула, одной пинты ирландского народного лекарства могло и не хватить.

Я, сопровождаемый укоризненным взглядом домового, медленно и аккуратно водрузил себя на кухонный табурет. Волшебный аромат лекарственного напитка вел меня перед тем через всю кухню, а сейчас обоняние ласкали еще и пузырьки: я наклонился к самой миске, и сделал первый, самый главный, глоток.

Малая доза холодного напитка скользнула по пищеводу куда-то внутрь. Я зажмурился в предвкушении… И немедленно отпрянул от стойки.

Лагер, божественный светлый лагер, такой замечательный обонятельно, на вкус оказался чудовищной дрянью: чем-то вроде лукового супа, еще и сваренного несколько дней назад, и простоявшего все это время в тепле.

- Что это, Дерринджер? - возмущению моему не было предела. Совершенно логичным образом, я решил, что мерзкий вкус — следствие какой-то хитрой и дурацкой интриги, посредством которой домовой, видимо, пытается привить мне тягу к трезвому образу жизни. То, что подобная интрига противоречит и заключенному контракту, и самой сути порядочного домового духа, мне в тот момент в голову не пришло.

- Ваш лагер, сэр! - сути проблемы домовой не понял. В то же, что он просто умело притворяется, я не поверил ни на минуту: актерских талантов за честным бытовым духом до сей поры не водилось.

- Это не лагер. Это какая-то гнилая дрянь, это совершенно невозможно пить ни в каком состоянии! - уточнил я. - Сними пробу!

В запасной бутылке бесшумно понизился уровень жидкости, в картинно отставленной же правой руке домового сам собой появился стеклянный бокал, уже наполненный чем-то, очень похожим на искомый напиток.

Дух принюхался. Попробовал напиток на вкус, самым кончиком языка. Сделал небольшой глоток, прислушался к ощущениям… И одним залпом осушил емкость.

- Это отличный лагер, сэр, для фабричного, конечно. Свежий, в меру холодный, в меру газированный. Количество оборотов — ровно такое, как заявляет производитель. - Дерринджер продемонстрировал недоумение. - Или у Вас, сэр, так сильно поменялся вкус?

Лагер оставался столь же гадостной дрянью и со второй попытки, и, с предпринятой от отчаянья, третьей. Извлеченный домовым из холодильника портер (другого, кстати, производителя) на вкус от лагера не отличался совершенно. Ровно то же самое оказалось верным для двух видов вина (эльзасского рислинга и австралийского шираза), слабенького сухого перри и даже — эту бутылку я хранил исключительно для гостей — дорогой советской водки с красной этикеткой и нечитаемым названием, начинающимся на литеру S.

Пить пришлось воду.

Неприятности продолжились, примерно, в районе обеда: откуда-то взялась аллергия. Была она сначала непонятно на что, потом на все подряд, почти без разбору. К счастью, с нами, псоглавцами, такое иногда случается, и именно на ровном месте: нужные лекарства в доме нашлись.

Пока магическая микстура, подкрепленная, на всякий случай, химической таблеткой, воздействовала нужным образом, я извелся буквально весь. Сложно, знаете ли, не известись, когда чешется вся поверхность организма, и почесать получается не везде.

Благо, лекарства, все же, подействовали.

- Если позволите, я выскажу свои соображения, профессор Амлетссон, сэр! - домовой тактично дождался, пока я перестану изображать блохастую собаку, что чешется сразу во всех местах, и приму более или менее благообразную позу — плашмя на диване. - Стоит проверить, нет ли подобной реакции на напитки, не содержащие алкоголя, а также — на привычную Вам еду.

Соображения обратились в подозрения, действие, увы, превратило подозрения в факт.

Ни разу до того я не выбрасывал столько свежей, качественной и еще накануне вкусной, еды! Все существо мое восставало против такого святотатственного расточительства, но что было поделать?

В контейнер, установленный на заднем дворе и специально предназначенный для мусора, некоторое время спустя отправились курица и все, что было сделано из курицы, с курицей и на основе курицы. Та же незавидная участь постигла хлеб, от совсем черствого, до испеченного вчера днем. Туда же были выброшены рис (весь, кроме бурого — этот я погрыз прямо сухим, и обрадовался отсутствию гнилостного привкуса) и кукуруза, показавшаяся вонючей прямо сквозь закрытую жестяную банку.

В холодильнике, буфете и специальном отделении погреба из всей еды остались только рыба, бобы, картофель, упомянутый уже бурый рис и немного ягнятины, отдельно упакованной в фиолетовый вакуумный пакет: ее я пробовать не стал, выбросить же просто не поднялась лапа.

Принимать таблетки и микстуры пришлось еще дважды, поскольку другого адекватного мерила вкуса (не меня самого) не нашлось. И домовой, и соседский кот — тот самый, с кисточками и громким топотом — пробовали все предложенное, и не проявляли ровным счетом никакого негодования. Курьер службы доставки, черный, как уголь, магрибец, привезший мне заказанную месяц назад посылку, с удовольствием сжевал куриный сандвич, и только благодарил доброго господина, то есть меня, за угощение.

Продолжать эксперимент на оставшихся соседях и посторонних прохожих я не