Российский колокол №1-2 2020 - Коллектив авторов

в подсознании у всех, кто его придумал и осуществил, было такое: «У художников получилось. Может, и у нас получится?». Но в Союзе писателей идиоты были хуже, чем в Союзе художников. И это не только моё мнение, я читал книгу одного гэбэшника «КГБ и власть», там примерно то же самое. Он говорит, что «Метрополь» – это отвратительное богемное предприятие пьяных людей, малохудожественное. И бог с ним! Это его мнение. Главное – там понимали: «Метрополь» не антисоветский. А криминала в «Метрополе» было столько же, сколько у художников. «Пишут на религиозные темы, пьяных изображают. Позор!» – кричали в Союзе писателей, за сердце хватались. В «Метрополе» написано: «Сыт я до горла, до подбородка. Даже от песен стал уставать». «Позор, как они изображают социалистическую действительность!» – орали они на секретариате. В «Метрополе» написано: «Лечь бы на дно…» – «Ишь, смотрите, лечь бы ему на дно, как подводная лодка, и позывных не передавать. Понимаете, товарищи, к чему призывают «эти»?! Это издевательство над социализмом!» Они «шили» дело, им это очень нравилось. И вот доказательство моих слов: как только появился «Метрополь», на Западе было его обсуждение в эмигрантских кругах, связанное, по-моему, с «Русской мыслью». Где дружно решили, что это безнравственные сочинения, люди с жиру бесятся. Аксёнов и Ахмадулина вовлекли молодых людей, которые никакой не представляют ценности, и за всех в творческом плане отдувается Юз Алешковский. А как только начались репрессии, мы тут же стали мучениками за демократию. Так вот, я предпочёл бы, чтобы альманах напечатали, как мы и думали, десяток-другой экземпляров. Отдали бы его в «Берёзку», членам Политбюро по экземпляру принесли и авторам по экземпляру раздали. И всё. Тогда уже возникла версия о том, что уж не ГБ ли придумала этот альманах? А мне плевать было, что про меня говорили, зато это была бы наша огромная победа, если бы альманах напечатали в СССР, и действительно расширение рамок русской литературы. Это была эволюция, а не революция. А Союз писателей довёл всё до крайнего предела. Я рождён в Сибири, если мне хамят, я молчать не буду, если меня ударят, я два раза в ответ дам. И очевидно, что после репрессий ни к какому консенсусу мы прийти не могли.

– Вот этим и отличается сегодняшнее время? Некому осуждать, кричать, нет цензуры? Хотя кто-то утверждает обратное.

– Цензуры нет. Мне рассказывал Саша Кабаков: он выступал, по-моему, в Новосибирске, что ли, и там он говорил о цензуре в СССР, о Главлите, описывал советские времена. Его слушала студенческая аудитория, потом началась автограф-сессия. В это время к нему подходят два рокера в кожаных куртках и спрашивают: «Вы очень всё интересно рассказывали, но ведь это всё не так?» Им так лет по двадцать – двадцать пять. Он отвечает иронически: «Ну, вам, может, виднее, как было». – «Да нет, ну не может же такого быть! Всё, что вы рассказали, – это чересчур! Главлит – цензура. То есть цензурировалось всё, включая печатное объявление в сельском клубе, так? Такого быть не могло». Кабаков отвечает: «Понимаете, любое объявление – значит, реклама. На всём должен был стоять штамп: «Проверено цензурой». А вы кто, молодые люди?» Они говорят: «А мы рокеры!» – «А вы куда сейчас идёте?» – «У нас будет концерт в кафе». – «А вы гриф получили?» Они говорят: «Какой гриф?» – «Цензурное разрешение на ваше выступление. Тексты ваши просмотрели?» – «Это ещё зачем?» – «Так вот, в наше время никакого выступления у вас бы не было, уж не говоря о том, что в кафе бы никто вас не пустил точно». Один другого толкает: «Слушай, идём, он неисправим». Понимаете, как? Они просто не верят!

– А у вас такие истории были?

– Когда я вёл семинары в Липках, обычно находился какой-нибудь молодой человек со взором горящим, который говорил: «Я вас понимаю, но мы же живём в новом тоталитаризме». Я отвечаю примерно так: «Молодой человек, я не занимаюсь политикой, я сейчас с вами беседую о художественных текстах. Хороши они или нехороши, убедительны ли, представляют они, с моей точки зрения, интерес вообще в рамках русской литературы. Но я могу и про политику. Если бы здесь сейчас был тоталитаризм, то немедленно после ваших выступлений и вопросов открылась бы дверь, зашли бы два человека в плащах и шляпах, вас бы под ручки взяли и увели. А минут через десять возвратились бы за нами, за всеми, кто в семинаре участвовал, и нас бы увели, и мы бы были уже какой-нибудь террористической группой». Он отвечает: «Ну ладно. Тогда я всё-таки спрошу: если всё было так, как вы говорите, почему вы не уехали?» – «Понимаете, ведь, если я вам скажу, что это моя страна, что я её люблю, вы же мне не поверите? Поэтому я вам тоже вопрос задам: а как бы я мог уехать, например?» Молчание. Потом: «Ну как? Понятно, как». Я говорю: «Как понятно?» Он: «Билет, Шереметьево». Я говорю: «Да? Билет? А как билет купить?» – «Ну как купить билет? По паспорту». – «А загранпаспорт где взять?» – «В ОВИРе». Я говорю: «Да?! Ой как интересно». Лояльные писатели советские, когда за свои большие деньги получали путёвку в круиз, то им паспорта выдавали в последний день, часов в одиннадцать вечера. Почему? Я не понимаю. А когда приезжали, тут же первым делом паспорта у них отбирали. Я юноше всё это говорю. Он начинает думать: вроде не врёт, всё равно во всё это мало верится, потому что сейчас другая данность. Поэтому даже самые эрудированные молодые писатели делают ляпы, когда описывают нашу эпоху.

– Кого из молодых писателей вы выделяете для себя?

– Саша Снегирёв. Кстати, тоже про ляпы. Снегирёв – прекрасный писатель, но у него есть такая тема: заноза в голове – про чекистов. Замечательный рассказ, как парень нашёл форму деда-чекиста, надел и сам чекистом стал. Снегирёв очень многое знает, он изучал, он слышал многое, но ляпы делает всё равно. Я говорю: «Саш, вы не замечаете, как вы сделали ляп, который я заметил, другие, может, и не заметили: «Он зашёл в местное отделение коммунистической партии». Я говорю: «Вот те раз. А по-вашему, там ещё была партия кадетов? Или левых эсеров? А потом, извините, местное отделение коммунистической партии в Советском Союзе называлось райком партии, и других слов для этого нет. Это то же самое, как иногда смешно человек старшего поколения начинает лезть в дела молодёжи. Реалии молодых людей устроены по-другому. В конце концов, старый человек – у него уже темперамент другой, тестостерон