Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова

«Мы репетировали две пьесы у Чернышевых, затем ужинали, все шло очень весело. За ужином я сидел рядом с княжной и очень за ней ухаживал, что, видимо, нравилось. Мало-помалу Чернышева стала пристально смотреть на нас и шептаться с маркизом, сидевшим около нее и тоже глаз с меня не спускавшим. „Нас осуждают“, – сказала мне княжна в полголоса; и действительно, к концу ужина гр. Иван стал видимо придираться к ней. Это нас обоих очень рассердило, и я ушел из этого дома очень недовольный хозяином и хозяйкой. Первый – низкий, фальшивый и тщеславный человек, а последняя – дура, осуждающая любовные интриги и цинически отдающаяся своему лакею, как все говорят. Это меня окончательно оттолкнуло от дома, в котором я и прежде очень скучал. Вежливость русских состоит в том, что они надоедают поклонами, пошлыми комплиментами, обедами и проч., а настоящей тонкой деликатностью, составляющей всю прелесть общения, они не обладают»[22].

Так расположение Корберона потеряла не только далекая от искусства французского флирта Анна, но и ее замечательный муж, граф Иван Чернышев. 50-летний дипломат пользовался покровительством Екатерины II, которая назначила его вице-президентом Адмиралтейств-коллегии, ответственным за весь военный флот.

Императрица была довольна службой Ивана, сумевшего привести флот из запущенного состояния в отменное, и когда граф купил участок в районе Петергофской дороги и задумал возвести здесь «Чернышеву дачу», сама Екатерина II несколько раз бывала здесь с визитом. И на этапе постройки, интересуясь планами архитектора Валлен-Деламота, и позже, приехав сюда к графу Чернышеву со шведским королем Густавом III: «9-го, король ездил в Царское Село, а по возвращении был в придворном французском спектакле и ужинал у президента адмиралтейской коллегии графа Ив. Гр. Чернышева. В следующий день императрица из Царского Села переехала на летнее пребывание в Петергоф. <…>…Был и шведский король…Государыня в 5 часов отправилась далее и по дороге еще раз остановилась на даче И. Г. Чернышева»[23].

Примерно 30 лет Чернышева дача находилась во владении Ивана и Анны, а затем, после их смертей в 1790-х годах, перешла к единственному сыну Григорию. 35-летний обер-шенк (старший хранитель вин при дворе) вместе с усадьбой унаследовал и долги отца, а так как и сам обладал страстью к расточительству, выбраться из сложной финансовой ситуации не смог. После разорения Григория, сменив несколько владельцев, Чернышева дача досталась наконец графу Александру Шереметеву, известному своей любовью к музыке и позже ставшим начальником Придворной певческой капеллы. С тех пор и усадьба, и парк носят его имя – Александрино.

После революции в особняке разместилась молодежная артель огородников, а затем дача стала обычным жилым домом с коммунальными квартирами. Парадные залы поделили на клетушки, а в восьмиугольном бальном зале, где когда-то Екатерина II прогуливалась в полонезе со шведским королем, устроили сарай для свиней и другого домашнего скота.

С 1980-х в здании, восстановленном после разрушений Второй мировой войны, но, к сожалению, утратившем все элементы оригинальных интерьеров, располагается детская художественная школа, что, наверное, понравилось бы последнему владельцу усадьбы графу Шереметеву, меценату и ценителю искусств.

Список источников

1. Грот Я. К. Екатерина II и Густав III // Типография Императорской Академии Наук, 1877.

2. История Муниципального образования МО Дачное // http://www.dachnoe.ru/16.html

3. Корберон М. Интимный дневник шевалье де-Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II. (Из парижского издания). СПб.: Издание Ф. И. Булгакова, 1907.

4. Куракин Ф. А. Восемнадцатый век. Исторический сборник. – Т. 1, 1904.

5. Чернышев, Иван Григорьевич // Русский биографический словарь: в 25 т. – СПб. – М., 1896–1918.

6. Шереметев, Александр Дмитриевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). – СПб., 1890–1907.

Жилой комплекс Петербургской купеческой управы (1911, Барышников)

Рубинштейна ул., 23

«Мы поселились на шестом этаже… дома № 23. <…>

Сначала мы жили в большой пятикомнатной квартире. Вскоре к нам подселили одну семью, потом другую, в конце концов остались в двух комнатах, так что я оказался вместе с сестрами.

Номер школы тоже был 23, и в это число я вкладывал символический, точнее, ложномногозначительный смысл. Например, прибегнув к вычитанию, говорил себе, что дом минус школа, как, впрочем, и школа минус дом равняется нулю. <…>

Итак, чтобы очутиться на школьном дворе, достаточно было выскочить из дома черным ходом и перемахнуть через забор. Он был высоковат, к тому же покрыт колючей проволокой, зато я был ловок и цепок. <…>

…Уже в школьные годы я был „отравлен“ театром. Причем театр продолжался и дома – в буквальном смысле. В нашем доме на Троицкой, на одной лестнице с нами, но тремя этажами ниже, жил мальчик, несколько старше меня, который устраивал домашние спектакли. Вход был открыт для всех желающих, и я, конечно, не преминул туда заглянуть в тайной надежде, что и меня пригласят участвовать. Не пригласили. Но спектакль (они там играли „Бориса Годунова“, ни больше ни меньше) мне очень понравился. <…> А мальчишку, который все это устраивал с таким размахом, все почему-то звали Ася. <…> Мальчик Ася стал драматургом Алексеем Николаевичем Арбузовым»[24].

Улица Рубинштейна, 23

В этот огромный дом на улице Рубинштейна (до 1929 года называвшейся Троицкой) въехала в 1922 году большая семья 11-летнего Аркадия Райкина. Черта оседлости, до революции не позволявшая большинству евреев селиться в Петербурге, была давно отменена, и предприимчивый отец Аркадия Исаак, много лет проработавший в сфере лесопромышленности, вслед за родственниками и со своей стороны, и со стороны жены, уже успевшими обосноваться в бывшей столице и нахваливавшими возможности большого города, решил пойти на риск и, не имея пока никаких предложений о работе, перевезти семью с тремя (на тот момент) детьми в Петроград, где, как он верил, человек его энергии и талантов наконец-то сможет развернуться.

Юный провинциал Аркадий был восхищен и поражен, увидев город, в котором ему предстояло прожить более полувека, целых шесть десятилетий. Мгновенно он почувствовал себя дома, а тихая узкая Троицкая улица, на которой ему суждено было провести свое детство, открыла ему волшебный мир переулков и проходных дворов, ведущих и к набережной, и к скверам, и к шумным проспектам. Лабиринтами этой улицы мальчик ходил от Пяти Углов до Невского, забегал к дяде-инженеру в Толстовский дом, к учителям, жившим при находившейся по соседству с домом школе, к соседям и одноклассникам, которых вскоре значительно прибавилось, ведь незаметно наступили 1930-е годы – годы уплотнений, когда в просторные квартиры привыкших жить обособленно семей подселяли новых жильцов, образуя