Руссо и Революция. История цивилизации во Франции, Англии и Германии от 1756 г. до 1756 г. и в остальной Европе от 1715 г. до 1789 г. - Уильям Джеймс Дюрант

двадцать тысяч домов в шесть или семь этажей, и если бы жители этого огромного города были более равномерно рассеяны и более легко размещены, ущерб был бы гораздо меньше, возможно, он был бы нулевым. Все бы разбежались при первом толчке, и мы бы увидели их на следующий день в двадцати лигах от нас, таких же спокойных, как будто ничего не произошло".12

Вольтер писал, что мало кто захочет возродиться в тех же условиях; Руссо ответил, что это верно только для богатых людей, пресыщенных удовольствиями, пресыщенных жизнью и лишенных веры; или для литераторов, ведущих сидячий образ жизни, нездоровых, рефлексирующих и недовольных; это не верно для простых людей, таких как французский средний класс или швейцарские сельские жители. Только злоупотребление жизнью превращает ее в проблему для нас.13 Более того, зло части может быть благом для целого; смерть отдельного человека делает возможным возрождение вида. Провидение универсально, а не партикулярно: оно следит за целым, но оставляет конкретные события на усмотрение вторичных причин и естественных законов.14 Ранняя смерть, подобная той, что постигла лиссабонских детей, может быть благом; в любом случае неважно, есть ли Бог, поскольку Он воздаст всем за незаслуженные страдания.15 А вопрос о существовании Бога не поддается разумному решению. Мы можем выбирать между верой и неверием, но зачем отвергать вдохновляющую и утешительную веру? Что касается его самого, то "я слишком много страдал в этой жизни, чтобы не надеяться на другую. Все тонкости метафизики не заставят меня ни на минуту усомниться в благодетельном Провидении и бессмертии души. Я чувствую это, я верю в это, я желаю этого; ... я буду защищать эти убеждения до последнего вздоха".16

Письмо закончилось дружелюбно: Руссо выразил свое согласие с Вольтером в вопросах религиозной терпимости и заверил его: "Я предпочел бы быть христианином по вашей моде, а не по моде Сорбонны".17 Он умолял Вольтера сочинить, со всей силой и очарованием его стихов, "катехизис для гражданина", в котором был бы заложен кодекс морали, чтобы вести людей через смятение века. Вольтер написал вежливое признание и пригласил Руссо быть его гостем в Les Délices.18 Он не сделал официальной попытки опровергнуть аргументы Руссо, но ответил на них косвенно в "Кандиде" (1759).

II. В ЛЮБВИ

Зима 1756-57 годов была для Руссо насыщенной событиями. В эти месяцы он начал писать самый знаменитый роман восемнадцатого века: Julie, ou La Nouvelle Héloïse. Сначала он задумал его как исследование дружбы и любви: кузины Жюли и Клер любят Сен-Пре, но когда он соблазняет Жюли, Клер остается верной подругой для обеих. Стыдясь писать только роман, Руссо предложил поднять сюжет до уровня философии, заставив Жюли стать религиозной и жить в образцовой моногамии с Вольмаром, джентльменом-агностиком, поддавшимся влиянию Вольтера и Дидро. Согласно "Исповеди" Руссо:

Буря, вызванная "Энциклопедией"... была в это время в самом разгаре. Две партии, возбужденные друг против друга до последней степени ярости, вскоре стали походить на разъяренных волков... а не на христиан и философов, имевших взаимное желание просветить и убедить друг друга и наставить своих собратьев на путь истины. ...Будучи по природе своей врагом всякого духа партийности, я свободно говорил каждому из них суровые истины, но они не слушали. Я придумал другое средство, которое в моей простоте казалось восхитительным: оно заключалось в том, чтобы ослабить их взаимную ненависть, уничтожив их предрассудки, и показать каждой стороне добродетели и заслуги, которые в другой заслуживают общественного почитания и уважения. Этот проект... имел успех, которого следовало ожидать: он привлек и объединил противоборствующие стороны не иначе как для того, чтобы сокрушить автора. ...Удовлетворенный... своим планом, я вернулся к ситуациям в деталях, ...и в результате получились I и II части "Элоизы".19

Каждый вечер, сидя у камина, он читал несколько страниц Терезе и мадам Левассер. Воодушевленный слезами Терезы, он передал рукопись мадам д'Эпинэ, когда она вернулась в свой замок Ла Шевретт, расположенный в миле от Эрмитажа. В своих мемуарах она вспоминает: "По прибытии сюда... мы нашли Руссо, ожидавшего нас. Он был спокоен и находился в самом лучшем расположении духа. Он принес мне часть романа, который он начал писать. ...Вчера он вернулся в Эрмитаж, чтобы продолжить эту работу, которая, по его словам, составляет счастье всей его жизни".20 Вскоре после этого она написала Гримму:

После ужина мы читали рукопись Руссо. Не знаю, плохо ли я настроен, но я не удовлетворен ею. Она замечательно написана, но слишком замысловата, кажется нереальной и лишенной теплоты. Персонажи не говорят ни слова из того, что должны были бы сказать; всегда говорит автор. Я не знаю, как выпутаться из этого. Мне не хотелось бы обманывать Руссо, и я не могу решиться огорчить его".21

Каким-то образом в ту зиму Руссо наполнил Жюли теплом. Было ли это потому, что в его жизнь вошел живой роман? Около 30 января 1757 года его посетила дама, с которой он познакомился в Париже как с невесткой госпожи д'Эпинэ. Элизабет-Софи де Беллегард вышла замуж за графа д'У-дето, оставила его и вот уже несколько лет была любовницей маркиза де Сен-Ламбера - некогда соперника Вольтера в борьбе за госпожу дю Шатле. И ее муж, и ее любовник были отправлены на войну. Летом 1756 года графиня арендовала замок Эобонн, расположенный в двух с половиной милях от Эрмитажа. Сен-Ламбер написал ей, что Руссо находится в нескольких минутах езды от нее, и предложил ей смягчить свое одиночество посещением знаменитого автора, поставившего всю цивилизацию в оборонительное положение. Она отправилась в карете; когда та застряла в трясине, она продолжила путь пешком и прибыла в туфлях и платье, испачканных грязью. "Она заставила все вокруг звучать от смеха, к которому я от души присоединился".22 Тереза дала ей сменить одежду, и маркиза осталась для "деревенского общения". Ей было двадцать семь, Руссо - сорок пять. Она не отличалась особой красотой лица или фигуры, но ее доброта, добрый нрав и веселый дух скрашивали его мрачную жизнь. На следующий день после обеда она прислала ему красивое письмо, обращаясь к нему по титулу, который он взял после репатриации в Женеву:

Мой дорогой гражданин, я возвращаю вам одежду, которую вы любезно одолжили мне. Уезжая, я нашел гораздо лучшую дорогу, и я должен сказать вам о своей радости по этому поводу, потому что это делает гораздо более возможным увидеть вас снова. Мне жаль, что я так мало вас видел..... Я бы меньше сожалел, если бы был более свободен и всегда был уверен, что