Кампанелла - Евгений Викторович Старшов

class="p1">«– Может ли быть, по-нашему, большее зло для государства, чем то, что ведет к потере его единства и распадению на множество частей? И может ли быть большее благо, чем то, что связует государство и способствует его единству?

– По-нашему, не может быть.

– А связует его общность удовольствия или скорби, когда чуть ли не все граждане одинаково радуются либо печалятся, если что-нибудь возникает или гибнет.

– Безусловно.

– А обособленность в таких переживаниях нарушает связь между гражданами, когда одних крайне удручает, а других приводит в восторг состояние государства и его населения.

– Еще бы!

– И разве не оттого происходит это в государстве, что невпопад раздаются возгласы: “Это – мое!” или “это – не мое!”? И то же самое насчет чужого.

– Совершенно верно»[305] (там же, книга 5).

Буквально вторит этим словам сонет Кампанеллы о Золотом веке: «Поистине, если бы запретить “твое” и “мое”, от почестей, удовольствий и выгоды мир отвернулся бы [и стал], я полагаю, Раем. Слепая любовь [обратилась бы] в скромную, с открытыми глазами; коварство и невежество – в живую истину, а мерзкое угнетение – в братство»[306].

Оттого и не имеет власти золото даже в позднем, не совсем идеальном государстве Платона: «Никто из частных лиц не имеет права владеть золотом или серебром. Однако для повседневного обмена должна быть монета, потому что обмен почти неизбежен для ремесленников и всех тех, кому надо выплачивать жалованье, – для наемников, рабов и чужеземных пришельцев. Ради этого надо иметь монету, но она будет ценной лишь внутри страны, для остальных же людей не будет иметь никакого значения… Немного раньше в нашей беседе мы пришли к убеждению, что в государстве не должно быть места серебряным и золотым запасам»[307] (там же, книга 7). Платоновские стражи говорят: «Мы вовсе не пользуемся ни золотом, ни серебром – нам это не дозволено»[308] («Государство, или О справедливости», книга 4). «Принесет ли кому-нибудь пользу обладание золотом, полученным несправедливым путем? Ведь при этом происходит примерно вот что: золото он возьмет, но одновременно с этим поработит наилучшую свою часть самой скверной. Или если за золото человек отдаст сына или дочь в рабство, да еще людям злым и диким, этим он ничего не выгадает, даже если получит за это очень много. Коль скоро он безжалостно порабощает самую божественную свою часть, подчиняя ее самой безбожной и гнусной, разве это не жалкий человек и разве полученная им мзда не ведет его к еще более ужасной гибели, чем Эрифилу, обретшую ожерелье ценой души своего мужа?»[309] (там же, книга 9). Также Платон подробно рассказывает, как золото губит государство, когда им пользуются в своих целях скопившие его богачи. Вот и у Кампанеллы нет места поклонению «желтому дьяволу»: «Ибо золото и серебро они (солярии. – Е. С.) ценят только как материал для посуды или для общих всем украшений»[310]. Здесь Платон идет даже дальше, изгоняя золото полностью, даже в виде сосудов.

Многое в этом отношении можно найти и у Мора, ограничимся лишь самым знаменитым его высказыванием о политике «огораживания», когда ради разведения овец крестьян сгоняли с земли, обращая в бродяг, подлежавших сначала клеймению, а затем казни: «Ваши овцы… обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города»[311] («Утопия», книга 1). Золото же утопийцам без надобности, хотя оно и есть: «Ради торговли в Утопию приезжают не очень часто. В самом деле, что ввозить к ним, кроме железа да еще золота и серебра? Но эти два металла каждый предпочел бы вывозить от них»[312] (там же, книга 2 «О путешествиях утопийцев»). Томас Мор дает волю своему сарказму, повествуя о презрении жителей Утопии к золоту:

«Между тем с золотом и серебром, из которых делаются деньги, они обходятся так, что никто не ценит их дороже, чем того заслуживает природа этих металлов. Кто не видит, насколько они ниже железа? Без него действительно люди не могут жить, так же как без огня и воды; между тем золоту и серебру природа не дала никакого применения, без которого нам трудно было бы обойтись, но людская глупость наделила их ценностью из-за редкости… Для противодействия этому они придумали некое средство, соответствующее остальным их учреждениям, но весьма далекое от нас, которые так высоко ценят золото и так тщательно хранят его. Поэтому подобный образ действия может заслужить доверие только у испытавших его на опыте. Именно, утопийцы едят и пьют в скудельных сосудах из глины и стекла, правда, всегда изящных, но все же дешевых, а из золота и серебра повсюду, не только в общественных дворцах, но и в частных жилищах, они делают ночные горшки и всю подобную посуду для самых грязных надобностей. Сверх того из тех же металлов они вырабатывают цепи и массивные кандалы, которыми сковывают рабов. Наконец, у всех опозоривших себя каким-либо преступлением в ушах висят золотые кольца, золото обвивает пальцы, шею опоясывает золотая цепь, и, наконец, голова окружена золотым обручем. Таким образом, утопийцы всячески стараются о том, чтобы золото и серебро были у них в позоре. В итоге другие народы дают на растерзание эти металлы с неменьшей болью, чем свою утробу, а среди утопийцев, если бы обстоятельства потребовали удаления всех этих зараз, никто, по-видимому, не почувствовал бы от этого для себя ни малейшего лишения… У утопийцев вызывает удивление следующее: как может кто-нибудь из смертных восхищаться сомнительным блеском небольшой жемчужинки или самоцветного камушка, раз такому человеку можно созерцать какую-нибудь звезду или, наконец, само солнце… Удивительно для утопийцев также и то, как золото, по своей природе столь бесполезное, теперь повсюду на земле ценится так, что сам человек, через которого и на пользу которого оно получило такую стоимость, ценится гораздо дешевле золота; и дело доходит до того, что какой-нибудь медный лоб, у которого ума не больше, чем у пня, и который столько же бесстыден, как и глуп, имеет у себя в рабстве многих умных и хороших людей исключительно по той причине, что ему досталась большая куча золотых монет; ну а если судьба или какой-нибудь подвох законов (который нисколько не меньше самой судьбы способен поставить все вверх дном) перенесет эту кучу от упомянутого господина к самому презренному бездельнику из всей его челяди, то в результате, несколько позже, господин переходит в услужение к слуге как привесок и придаток к деньгам. Но гораздо большее удивление и ненависть