Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

сомнительные документы, нужные по ходу дела, и все это сходило ему с рук. Дела его были хороши, жил в собственном доме, посещал клуб, где играл с местными богачами в преферанс, вкусно ел, умеренно пил и, в общем, жил припеваючи.

Мой патрон, присяжный поверенный Самуильсон, рассказал мне выходку Дьяченко по делу с ним, Самуильсоном. По иску о нарушенном владении Самуильсон был истцом, а Дьяченко поверенным ответчика. Дело слушалось в Азове (городишко под Ростовом). Летом сообщение пароходом, зимой лошадьми. Был жаркий день, конец июня. Пароход пришел в Азов к десяти утра, а уходил в Ростов в час дня. Судья разбирал дела. Томительно было ожидание в душной камере. Самуильсон не был знаком с судьей. Во время перерыва Самуильсон предложил Дьяченко пойти вместе просить судью заслушать дело вне очереди. На это Дьяченко ответил:

— А ну его, человек он паскудный и глупый, все равно делать нечего, к пароходу не опоздаем.

В половине двенадцатого судья вызвал по делу Самуильсона. Подошли. Дьяченко судье:

— Разрешите посмотреть доверенность поверенного истца.

— Пожалуйста.

Дьяченко посмотрел доверенность и заявил судье:

— Странно, очень странно. Доверенность выдана присяжному поверенному Самуильсону, которого немного знаю по наружному виду. Я не уверен, что данное лицо именно господин Самуильсон, почему прошу вас, господин судья, обязать его представить какое-либо доказательство в тождестве, паспорт или другой соответствующий документ. Я же со своей стороны представлю паспорт в удостоверение личности.

Было это в начале [18]70-х годов. У судей было мало опыта, а выборный судья посада Азова, как оказалось, был недалекий человечек. Воззрился судья на Самуильсона:

— Ну, что вы скажете?

Возмущенный Самульсон, не имея при себе паспорта, сделал возражение о неосновательности такого рода придуманного заявления и прочее. Но судья предложил ему удостоверить личность хотя бы подтверждением кого-либо из заслуживающих доверия местных жителей и что до окончания заседания он будет ожидать. Самуильсон ушел из камеры искать знакомого. По его словам, на улице было жарко, ни души не встретил, пошел искать местное управление в надежде найти там кого-либо его знающего. Шел на авось вглубь посада. Набрел на площадь, кой-какие лавки были открыты, знакомых физиономий не встретил. Узнал, где управление, в котором застал секретаря, ибо после двенадцати расходятся члены присутствия. Секретарь на предложенный вопрос — знает ли он присяжного поверенного Самуильсона? — ответил, что слыхал, но лично не знаком. Самуильсон отрекомендовался, пояснил причину прихода и просил секретаря потрудиться пойти с ним в суд удостоверить его личность. Но секретарь вежливенько пояснил, что не может этого сделать, ибо в лицо Самуильсона не знает. Было полпервого, и Самуильсон, боясь потерять возможность выбраться из посада, в камеру не пошел и озлобленный уехал. По ходатайству Дьяченко дело было прекращено за неявкой истца. Возобновить это дело в мировых учреждениях нельзя было за истечением срока. Самуильсон жаловался, началась волокита, которая нужна была Дьяченко.

Все эти рассказы почему-то сильно меня озлобили против Дьяченко. Старые адвокаты (их было немного, человек шесть) посмеивались, слушая мои протесты против выходок Дьяченко и мое мнение о необходимости бороться «с этим злом, позорящим суд».

Вскоре я получил дело, в котором противником моим оказался Дьяченко. Обычно адвокаты выезжали в Таганрог рано утром, садились в один вагон и во время полуторачасового переезда коротали время разговорами. Я не заметил, что сзади нас (вагон без купе) сидел Дьяченко. Дело, по которому я ехал, было измышлением Дьяченко, волновало моего клиента, и волнение передалось мне. В разговоре я, между прочим, коснулся данного дела и руганул Дьяченко, оседлав моего любимого конька о борьбе «с кляузой». Все же я растерялся, когда вдруг к нам подошел Дьяченко. Своим спокойным голосом и с обычным равнодушием он обратился ко мне:

— Не имею удовольствия быть с вами знакомым. Слушал, как вы меня разделали за предъявленный мной иск, по которому выступаете поверенным ответчика. Позвольте спросить вас, сколько вы получили гонорара за это дело?

— Это не имеет отношения к моему отзыву о характере иска, — ответил я.

Дьяченко тем же тоном:

— Чтобы ответить вам на ваши нападки, мне это нужно знать. Ну, рублей 100 получили, конечно, да?

— Что ж дальше? — небрежно кинул я.

— Так, значит, получили сотняжку. Вот я вас спрашиваю, где же логика? Человек вы молодой, начинающий практику, в деньгах нуждаетесь, судя по квартире, в которой устроились, и вместо того, чтобы подойти ко мне и поблагодарить — спасибо, мол, Алексей Яковлевич, за то, что подмечаете и жульнические иски предъявляете, за ведение которых против вас я заработал 100 рублей, которые мне очень нужны. Вы же меня изругали за помощь, которую оказываю вам. Теперь представьте себе, что вам повезет и вы часто станете моим противником, и выйдет, что я ваш кормилец. Ну можно ли так себя вести? А еще в университете учились, и, говорят, человек вы неглупый.

Компания захохотала, выслушав поучения Дьяченко. Кисло улыбнулся и я. Дьяченко, не обращая на меня внимания, стал рассуждать о плохих приемах прежней адвокатуры.

— Видно, — сказал он, — в университете стремятся дать только общее образование и не заботятся о практической подготовке к деятельности адвоката, судьи и другому. Сегодняшний случай со мной, — продолжал Дьяченко, — показывает, как ваш молодой товарищ плохо разбирается в самых простых жизненных вопросах. Обратите внимание, господа: к нему обращается клиент и передает ему мое исковое прошение. Молодой адвокат обрадовался и, как видно, цапнул 100 рублей. Счастлив! А я бы поступил иначе. Усмотрел бы я: ищет Дьяченко, значит, дело заковыристое. Клиенту, по моему методу, следовало сказать: пожалуйте пока 7 рублей 50 копеек, а там по мере надобности увидим, сколько надо еще. Клиент в восторге и пойдет рассказывать: какой славный, бескорыстный молодой человек. А потом я бы клиента грел: пожалуйте 4 рубля 75 копеек, потом 11 рублей 20 копеек, и я бы из него, сукиного сына, годика за два рублей 300 незаметно вытянул. И ему приятно, и мне не без выгоды. Вот как надо практически относиться к делопроизводству, — закончил свою филиппику Дьяченко.

Таков был представитель ушедшей в историю дореформенной ябеды.

Но были частные поверенные и присяжные стряпчие, выдающиеся по уму, знаниям и безупречной порядочности, которые гнушались цинизмом и деловой нечистоплотностью Дьяченко. Не могу не вспомнить Герша Ароновича Красносельского, блестящего цивилиста и приятного человека. Старый холостяк, талмудист, окончил в молодости раввинское училище, был педагогом в существовавших казенных еврейских училищах. С введением судебных уставов Г. А. Красносельский получил права частного поверенного. Принимал он дела с большим выбором и осторожностью, изучал их и ставил блестяще. Его выступления в суде всегда вызывали интерес — его слушали. Суд относился к Гершу Ароновичу с