Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

class="p1">Я впал в отчаяние. Извозчик, к счастью, попался энергичный и когда услышал от меня, что мне крайне нужно попасть на вокзал и что дам ему, если довезет, трешницу, поехал. Переехали мост и поехали по улице, залитой водой. Местами колеса уходили под воду, но экипаж не заливало. На площади около вокзала двигались две лодки. Кое-как доползли и по сделанным сходням прошли в вокзал. Неожиданный разлив речонки спутал движение поездов, и нужный поезд не отходил. Потянулись тягостные минуты, казавшиеся нескончаемыми. Дежурный на станции, к которому я обратился, объяснил, что ожидает сообщение из полустанка, можно ли пропустить поезд, почему неизвестно, когда поедет, и что, видимо, вода там залила рельсы. Мои нервы были донельзя напряжены, я не находил себе места. Опасения «пропустить срок» лишили меня способности что-либо предпринять. Мысли спутались. Я садился к буфетному столу, через минуту вскакивал, сверяя мои часы с вокзальными, пытался пить кофе, вино, но успокоение не приходило. Я страдал! Девять вечера! О, если бы пошел поезд и до полуночи мы попали бы в Таганрог. Полдесятого ночи — поезд не отходит. Сильная головная боль, каковую до того не испытывал, и упадок сил окончательно подорвали мой организм, и я впал в полуобморочное состояние. Миндлин несколько раз подходил ко мне. Он видел мое большое волнение и тоже страдал.

Сквозь охватившую меня дрему я услышал голос Миндлина:

— Звонок, сейчас пойдем, еще не все пропало, Бог даст, поспеем. Идемте, Лев Филиппович.

Я пришел в себя. Было одиннадцать ночи, когда поезд двинулся. Вначале ехали медленно, а проехав первый полустанок, поезд пошел своею обычною скоростью. На станции Синявка Миндлин вышел и вскоре возвратился:

— Давайте пакет. Я встретил нашего клиента, который имеет отношение к телеграфному округу. Я ему рассказал, зачем мы едем в Таганрог, и он предложил зайти в почтовый вагон и сдать там пакет, а я присмотрю, чтобы поставили сегодняшний штемпель, а так как поезд придет в Таганрог 28 февраля, значит, срок будет соблюден.

Дал пакет. Блеснула спасительная надежда, но вскоре наступило разочарование. В почтовом вагоне была печать на 1 марта ввиду позднего ухода поезда из Ростова. В 12.20 ночи приехали в Таганрог и решили ехать на почту с намерением добиться приема пакета с отметкой о сдаче 28 февраля. Ехать приходилось относительно далеко. Ночной извозчик настегивал клячу, но продвигались медленно. Доехали. Вошли во двор, где виден был свет из окна почтового здания. Постучали, и дежурный чиновник открыл. Рассказали ему нашу беду вследствие разлива речки, из-за чего опоздали, и просили принять пакет, поставив печать вступления 28 февраля. Чиновник было взял пакет нерешительно, но я, видимо, испортил его доброе намерение, сказав:

— Пожалуйста, сделайте, я вам дам 25 рублей.

Это сумма, равная месячному окладу маленького чина, испугала чиновника, и он категорически отказал:

— Не имею права, просите начальника.

Просьба успеха не имела. Было около двух часов ночи. Пошли в гостиницу, где я провел бессонную ночь.

Надо было решить, что делать. Два члена суда были мне близки, нас связывали многолетние добрые дружеские отношения, и я мысленно остановился на решении обратиться к одному из них и просить помочь.

Было восемь утра, когда мы вышли из гостиницы. Нетрудно представить себе мой измученный вид. Миндлин, энергичный, молодой, сказал, что пойдет в суд:

— Понюхаю там, а вы посидите в кафе.

Час ранний, пойти к члену суда на дом рано, и я пошел в кафе.

Полдевятого — Миндлина нет. Новое беспокойство. Без четверти девять — Миндлина нет, и я поехал в суд. В передней пусто. Швейцар суда удивился моему раннему приходу.

— Вы не видали моего секретаря, Григория Яковлевича? — спросил я.

— Были и куда-то спешно побежали.

Новое волнение. Пакет у него, и я мог только волноваться. Пошел на улицу, сказав швейцару, что скоро возвращусь и чтобы Миндлин меня подождал, когда вернется. Возвратился к кафе, полагая, что Миндлин туда зайдет. Зная Миндлина, я не сомневался, что он бесцельно не ушел из суда. В половине десятого я пошел в суд по главной улице. Недалеко от суда я увидел Миндлина, спешно идущего мне навстречу. Увидев меня, он радостно подбежал:

— Все улажено, помечено вчерашним числом, записано, и сдана жалоба для отправки члену-докладчику. Да, самое главное! — сказал Миндлин. — Ведь в суде была получена телеграмма-жалоба, которая послужила бы доказательством пропуска срока. Когда я пришел рано утром в суд, телеграмма лежала на столике около вешалки, и я ее забрал. Швейцар не успел передать ее в регистратуру. Слава богу, все в порядке, хорошо, что приехали.

На мой вопрос «Как вы это сделали?» Миндлин сказал:

— Регистратор, оказывается, по заведенному порядку не заканчивает текущий день, а оставляет записи до следующего дня, ибо очень часто является необходимость «соблюсти срок» кому-либо из прокурорского надзора, следователей и членов суда. С утра регистратор ожидает часов до одиннадцати, а потом уже делает записи поступлений текущего дня.

Регистратор, приятель Миндлина, взял конверт чужого дела предыдущего дня и приложил его к жалобе. Секретарь суда пометил 28-м, записали в регистратуру, где оказались еще несколько бумаг, которые вошли следующими нумерами.

— Вы, — сказал Миндлин, — в суд не ходите, у вас очень болезненный вид. Поспите, отдохните, а в два часа, если не проснетесь, приеду за вами.

Так я и сделал. Жалоба впоследствии была принята как в срок вступившая. Несколько дней после памятного 28 февраля чувствовал себя утомленным, нездоровым. Таковы бывали наши совершенно лишние, ненужные волнения, но редкий из нас не переживал их! Намылил голову Осинскому за телеграмму!

Дело по иску по векселям с Варлама Сеферова

Я уже практиковал более двух лет, освоился во многом, имел практику. В те годы деловой успех приходил скоро. Адвокатов было мало, дел много. Я был боек, энергичен, работоспособен, интересовался делами, «вкладывал душу», и клиент оценил эти мои качества.

В числе моих клиентов был Михаил Васильевич Резанов, крупный купец по хлеботорговле. Вел он торговые дела на Кавказе, на Дону и в Воронежской губернии. Судебные дела конторы Резанова были несложные, но требовали «быстроты и натиска». По запродажному письму, по договору поставки не сдан хлеб — значит, контрагент «захватил задаточные деньги». Надо бежать в суд, добиться обозначения иска, поехать зачастую в глушь, наложить арест на имущество должника, а если возможно, то закончить дело миром. В ту пору такого рода дела я принимал охотно, и не только потому, что до известной степени они были выгодны, а еще из любви к разъездам по новым местам и к встречам с разными людьми и знакомству с жизнью. Отмахать