Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

— Что же было дальше?

— Да пошла до урядника и сказала, а потом звали до следователя и сюда.

— Что же вы, забеременели?

— Ни, не було.

— Скажите, если бы кума не напугала вас беременностью, а вы не побоялись стыда рожать без мужа, то пожаловались бы вы?

— Да я не знаю, что сказать.

— Не понимаете вопроса. Ну тогда скажите, если бы теперь, когда время прошло и вы не беременны, то пожаловались бы?

— Мож и нет.

— Вы знали, что Тихона крепко накажут, когда пожаловались?

— Ни, казали, что ему отсидка от мирового буде.

— Когда он вас повалил на повозку, вы отбивались?

— Ну да.

— А он крепко вас схватил за руки и за ноги?

— Да.

— Что ж, были у вас на теле синяки?

— Не были.

— А следователь освидетельствовал вас?

— Ни.

— Юбку или кофту не порвал на вас Тихон?

— Ни.

Здоровая полногрудая баба произвела на присяжных своими ответами нехорошее впечатление. Улыбались! Товарищ прокурора произнес небольшую речь, призывая верить обиженной женщине и защитить ее честь. Я имел благодарный материал для защиты: маленькое насилие, кокетливое сопротивление, откровенность с кумой, подленький совет кумы для ограждения от последствий приятного греха, хороший рабочий парень, маленький отдаленный намек о полученном вдовой удовольствии, а ежели был грех, то искуплен страданием от первого обвинения и тюрьмой. О наказании в те годы закон не разрешал говорить, почему приходилось всяческими обходами ставить присяжных в известность о тяжести наказания[313]. Присяжные, видимо, решили дело в зале заседания, ибо минуты через три вынесли оправдательный приговор. Самсон, узнав от меня об оправдании Литовченко, весьма был обрадован.

Месяца через два-три перед Рождеством ко мне пришел нарядный офицер, отрекомендовался Ефремовым, молочным братом Литовченко. Заехал благодарить меня и уплатить гонорар. Объяснил ему, что мне ничего не следует.

— Ну как же так? Вы спасли беспомощного темного человека от гибели…

Побеседовали и дружески расстались. Вскоре получил от Ефремова любезное письмо с просьбой принять на память «небольшой подарок»: роскошный бювар и редкой работы разрезной нож — слоновая кость, голова птицы чеканного серебра с рубиновыми глазами. Самсон, увидев нож, задумчиво сказал:

— По совести, сей нож должен был бы украшать мой стол.

Скромность всегда страдает!

Григорий Яковлевич Золотухин и его дела

Г. Я. Золотухин в течение тридцати пяти лет жил в Ростове, где вел доходное торгово-промышленное дело и чрезвычайно кутливый образ жизни, возглавлял группу человек десять, которые в свободное от занятий время веселились. Большой богач Вальяно, Каялов, Волков и еще несколько человек в [18]80-х годах представляли собой молодежь, а с годами «полупочтенных обывателей» и не прекращали «веселиться» в свободное от занятий время.

История Золотухина такова. В Харькове издавна существовала «Мастерская жестяных дел мастера Я. Золотухина». С открытием Курско-Харьково-Азовской железной дороги (дорога Полякова в то время) мастерская Золотухина стала работать для дороги фонари. У Золотухина было четыре сына. Григорий был третьим. Старшие братья работали в мастерской, а Григорий учился в городском училище. По окончании он поступил на службу писцом в один из отделов железной дороги. Живой, расторопный, веселый, Гришка Золотухин выровнялся и стал красивым, видным молодым человеком. Имея знакомства на железной дороге, он поступил в кондуктора на пассажирских поездах. Молодцевато на ходу поезда выскакивал первым на станциях и последним на ходу отправляющегося поезда садился. Бравый, нарядный кондуктор, располагающая внешность и по природе умный, Золотухин завоевал знакомства с пассажирами. Поезда двигались в те годы медленно, остановки частые, а зимой во время заносов простаивали по многу дней. Заносы были доходной статьей для некоторых служащих дороги. В одну из поездок с перебоями Золотухин познакомился с одним из пассажиров, много разговаривал, и пассажир удивился, почему Золотухин несет маловыгодную службу, что он при своем умении общаться с людьми, располагать к себе и природном уме мог бы лучше устроить свою жизнь. Пассажир оказался инженером, членом торгового дома Эрлангер в Москве. Он пригласил Золотухина приехать в Москву, где он сможет устроиться у Эрлангера, так как люди там нужны. Торговый дом Эрлангер занимался бурением колодцев и устройством мельниц, в которых тогда сильно развивавшийся край — Кавказ и Дон — нуждался.

Золотухин хорошо устроился материально и развивался умственно. Никто не мог бы узнать в этом представительном изящном молодом барине, хорошо владевшем русским языком, предприимчивом в делах, весельчаке в обществе, любителе широко кутнуть сына еврея-жестянщика, бывшего кондуктора железной дороги.

В 1883 году, когда я окончательно поселился в Ростове и занялся адвокатурой, Г. Я. Золотухин жил в собственном небольшом доме на главной улице города. В нижнем этаже помещалась контора и склад мельничных принадлежностей, а в верхнем жил Золотухин с женой и единственным сыном, мальчиком лет пяти.

I

В 1885 году я был приглашен юрисконсультом Вальяно и вошел в круг его деловых знакомых и друзей, в числе которых был Золотухин, особенно любимый. Как я указал выше, кружок Вальяно жил весело, и вообще в богатом Ростове всем жилось хорошо в те годы. Город развивался, называли его «русский Чикаго», приток средств был большой, люди богатели. Я не был клубменом, в карты не играл, но захаживал в клубы, особенно летом, чтобы поужинать и повидать знакомых. Ужины всегда были роскошные, заведовали этой отраслью Золотухин и Д. Н. Петрококино — гурманы. Ужинали всегда человек десять-пятнадцать. Хорошо ели, еще лучше пили, тут же велись деловые разговоры и процветали анекдоты. Балагурил много Золотухин, его шутки вызывали много смеха, его любили.

Как-то Золотухин заехал ко мне.

— Пожалуйста, — говорит, — защищайте меня. Торговых дел у меня немного и редки, а вот личные дела случаются, не выхожу из них. Страдаю, дорогой, от зависти и недоброжелательства людей. Моим поверенным был присяжный поверенный Недзвецкий, но мы повздорили, и он меня обидел, чего простить не могу. В этой истории был замешан Вальяно, и мы с Недзвецким расстались. А так как вы теперь наш друг и покровитель, то не угодно ли обсудить, что мне делать? Бываю я в Екатеринодаре по делам, куда мне, еврею, въезд воспрещен[314]. Никто меня там не спрашивал паспорта, и могло ли закрасться в отеле сомнение, что я не барин, не отставной, по крайней мере, капитан гвардии и православнейший? Жилец я интересный, ибо около меня тратятся деньги. Бываю в Екатеринодаре частенько. Польстился остановиться в новом отеле по приглашению клиента, а там попросили меня заполнить листок опросный. Завтракали, когда мне дали листок. Пишу ответы на