Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

Певичка, как мне передали, оживилась, найдя в дальнем, чуждом ей городе такое хорошее общество. Золотухин принялся «накачивать» ее напитками, заговорил о будущем времяпрепровождении и что компания желает, чтобы она была довольна пребыванием в Ростове. Золотухин предложил ей принять «маленький талисман», который заставит ее непременно с ним встретиться. Она согласилась. Тогда Золотухин вынул из бумажника сторублевый билет и, к удивлению певицы, тщательно разрезал сторублевку пополам. Одну половину он дал певице, а вторую спрятал.

— Теперь, — сказал он, — нас потянет друг к другу. Когда вы захотите получить вторую половину, то позовете меня.

Эта выходка еще более развеселила общество. Молчал, кисло улыбаясь, Симков, не понимавший, о чем говорят, так как не владел языками. Певица обратила внимание на выхоленное лицо Симкова и спросила Золотухина, почему этот господин так грустен, не умерла ли у него бабушка? Золотухин перевел Симкову так:

— Адонис, она просит передать тебе, что давно не встречала такого милого лица и что она сожалеет, что ты уделяешь ей мало внимания, так как видно, что ты скучаешь по своей возлюбленной.

Симков ответил, что он вообще никогда не видел такой красавицы и что в ее присутствии забудешь свою возлюбленную. Золотухин переводил:

— А наш друг говорит, что уже встречался с вами, но вы его забыли.

К общему удовольствию перевод собеседования принял игривый характер. Певица насторожилась. Симков, не подозревая подвоха, просил передать, что согласился бы отдать десять лет жизни за один ее поцелуй. Золотухин перевел:

— А он утверждает, что ужинал с вами в Москве в «Эрмитаже»[323], а потом у вас вышло недоразумение в нумерах «Эрмитажа».

Певица крикнула:

— Он лжет! — плеснула в лицо Симкова стакан красного вина, перегнулась через стол и размахнулась, чтобы ударить.

Ошеломленный Симков схватил ее за руку и отбросил от себя. Певица упала, схватившись за стол, часть посуды разбилась, певица неистово истерически закричала о помощи и впала в истерически-пьяное состояние. Всполошилась в зале публика. Из кабинета ушли генерал, полицейский и товарищ прокурора. Так как во время крика певица хваталась за горло, Вальяно и Золотухин оборвали воротник ее платья и почему-то облили женщину холодной водой. Подбежавшие любопытные, увидев оборванную, облитую, кричащую певицу, сочли, что пьяная компания избивает женщину. Поднялся скандал, но находчивый дежурный пристав разъяснил, в чем дело, и публика решила, что «шансонетка» излишне хлебнула и «закатилась». Успокоили певицу, увели за кулисы, а компания уныло все же досидела до закрытия, причем Симков все недоумевал:

— Да с чего она, стерва, на меня взъелась?

Золотухин разъяснил:

— Эх ты, Адонис, влюбил в себя невинную девочку, напоил ее, она тебя заревновала.

Разъехались. Дня через два после сего в местной газете явилась заметка «Как наша золотая молодежь веселится». Фамилии не были указаны, событие переврано: был-де афинский вечер[324] с избиением «белых рабынь», протестовавших против грубого обращения; заварилась каша.

Вскоре я был приглашен на завтрак к Вальяно, где были все участники печального вечера, кроме Симкова. Рассказали мне вышеизложенное и поставили вопрос, как обойти необходимость составить полицейский протокол.

— О чем? — спросил я.

— Да за нарушение тишины в публичном месте, по крайней мере.

Я высказал мнение, что если женщина впала в истерику, если ей было больно и она кричала, то это неумышленно и за болезненное состояние не наказывают. Остальные присутствовавшие тоже не совершили проступка, ибо неуместная шутка в своей компании не проступок и сама по себе не нарушила публичной тишины. Товарищ прокурора сказал:

— Да, пожалуй, вы правы. Привлекать некого и не в чем.

По моему совету пристав составил протокол, из коего следовало, что певица впала в истерику.

Прошло несколько дней. Ко мне явились Симков и Золотухин. Не без юмора Золотухин держал повестку мирового судьи прижатой к груди. Симков хмуро подал свою.

— Вот, — сказал Симков, — деловые серьезные люди, ворочающие миллионами, а черт знает чем заняты вечерами, чем развлекаются. Прямо стыдно. Зовут меня как скандалиста к мировому. Могу еще и службы лишиться, а главное, не знаю, за что. Меня оскорбила девка, и меня же к мировому тянут.

— Не скули, Адонис. Видите, и меня за компанию тянут.

— Ты что-то неверно наболтал по-немецки, иначе не произошла бы история, — сказал Симков. — Так будьте любезны, Лев Филиппович, защитите меня, а если в печать попадет дело, то придется отписываться правлению.

Посмотрел повестку Золотухина и увидел, что его вызывают свидетелем. Объяснил пришедшим, что прочту дело, составил для Симкова доверенность на мое имя, так как он не желал фигурировать на суде. Симков не знал, что Золотухин вызывался свидетелем. Жаловалась Гильда Брок на публичное обесчещение ее Симковым, оскорбление действием и насилием. Поверенный ее, частный поверенный Тихомиров, нагромоздил нелепое прошение-жалобу: обвиняет Симкова в «публичном клеветническом оскорблении чести женщины», оскорблении действием (толкнул) и насилием (схватил за руку).

Разъяснил Золотухину, что он ни при чем и вызывается как свидетель.

— Черт знает, — сказал он, — не понимают люди шутки, а эта дурища обрадовалась приятному обществу и надругалась.

В назначенный день явились к мировому. Были приняты меры, чтобы отчет не попал в местную газету. Я заявил условное ходатайство о допросе Вальяно и Каялова в зависимости от хода судебного следствия. Я не признал Симкова в чем-либо виновным, пояснил, что он не владеет немецким языком, почему не мог беседовать с обвинительницей и оскорбить ее, что она в прошении ссылается на господина Золотухина, который ей переводил то, что говорил Симков. Показание Золотухина поставило судью в тупик, ибо Золотухин дословно передал все, что Симков просил сказать Гильде Брок в ответ на ее шутливо-любезное обращение.

Судья:

— За что же жалобщица оскорбила господина Симкова и подняла скандал?

Золотухин:

— Быть может, господин судья, я плохо перевел и по недостаточному знанию языка ввернул какое-нибудь щекотливое словцо от себя. Был веселый ужин, и я мог сболтнуть что-либо, показавшееся обидным.

— Выходит, — сказал судья, — что потерпевшим является господин Симков и надо признать его на редкость доброе отношение к взбалмошной женщине.

По моему ходатайству были допрошены еще два свидетеля, подтвердившие показание Золотухина. Судья в определение об оправдании Симкова включил сочувствие «пострадавшему Симкову по очевидной вине неприсяжного переводчика». Золотухин получил свидание с Гильдой Брок, пригласил ее получить вторую половину сотенной бумажки. Говорили, что он уплатил ей за моральные убытки. Симков долго избегал общества Золотухина. Помирились!

IV

Летом, как я сказал выше, когда семьи разъезжались на дачи и в курорты, клуб являлся единственным местом, где можно было посидеть в хорошо содержащемся саду, послушать прекрасный симфонический оркестр, встретить большое общество и вкусно кормиться. «Соломенные вдовцы» после делового дня собирались в клуб, где засиживались допоздна во