Изгой Проклятого Клана. Том 5 - Владимир Пламенев

— Сегодня? — его брови взлетели вверх. — Нет, приятель. Мы тебя ждём давно.

Я всмотрелся ему в глаза. Красные. Мне не показалось. И он не был альбиносом.

— Я тебе не приятель, — процедил я. — Кровосос.

Он легко рассмеялся. Без смущения или споров.

Проклятые твари — вампиры. Живут, поглощая кровь других существ. Как правило — людей. Это продлевает им жизнь. Не навечно, как думают многие, но на долгие столетия. Что делает вампиров крайне опасными противниками, если они доживают до трёхсот-четырёхсот лет. Когда наберутся опыта и силы.

Но этот был моложе. Значительно. Ему не больше столетия. Потому что он был ещё слишком похож на человека.

И от того ещё больше презрения у меня вызывал. Я не сразу понял, что стихия крови внутри него слишком неестественная, древняя и похожая на проклятие. Её вырабатывали не его мана-ядра, а проклятые структуры, которыми было прошито всё его тело. Я ощутил это лишь спустя пару минут нашего разговора.

— Кровосос… а ещё людоед, — он облизнул губы. — И убийца. Многократный убийца. По этому Петрограду настоящий призёр. Расчленитель, душитель, отравитель, — он закатил глаза, будто смаковал вкуснейшее блюдо. — Я — настоящее чудовище, которое утопило в собственной крови не одного человека. Не потому, что это было выбором жизни и смерти, а потому что я получаю от умервщления других настоящее удовольствие… кайф, понимаешь? — и засмеялся вновь. А потом затих, следя за моей реакцией. С интересом. Без страха.

Но я был невозмутим. Внешне.

Пусть мне и хотелось пробить его сердце рукой, чтобы мгновенно оборвать жизнь этой твари. Уничтожение сердца или головы — самый надёжный способ ликвидации вампира.

Но, вероятно, этого он и хотел. Именно поэтому говорил то, что говорил. С таким удовольствием. С таким желанием, чтобы я увидел его бесчеловечную суть.

— Что, не накинешься? Нет? — усмехнулся Атаман. — Разумно. Мочу-то я не всех подряд. А только настоящую мразь. Сечёшь? — он развёл руки в стороны. — Головорезов этого города я отправил в посмертие. А тех, кто остался, подмял под себя! Я убивал, мочил, у-би-рал из жизни тех, кто наживался на людях и разрушал их судьбы! Тех, кто откупался от продажных жандармов и вылизывал сапоги аристократам, чтобы те не мешали им выжимать из простых людей всё до последней капли. Благодаря мне дети могут гулять по ночам, и не опасаться, что маяньяк-извращенец накинется на них из-за угла! Благодаря мне знать обратила внимание на безопасность города! Знаешь, что именно я сделал?

Он наклонил голову набок и добавил:

— Я искал тех, кто убивал и мучал невинных людей. А затем потрошил их, развешивая кишки на фонарных столбах. Такое сложно спрятать. Особенно когда таких «картин», как я это называю, под десяток в месяц, на Невском. Это не обычная пропажа одинокого старика или молодой студентки, на которую жандармы не обратят внимания. Хотя таких пропаж бывало до двух-трёх тысяч в год… — его улыбка погасла. — Но теперь не пропадает никто. Кроме мусора. Того самого, которого я отправил тебе на разминку. После нашей беседы я порву их на куски и скормлю собакам. А сейчас, милости прошу, Ваше Аристократичество, обойдёмся без имён и титулов. Вы захотите увидеть то, что я Вам подготовил. А все вопросы потеряют смысл.

Лицемер.

Я видел иллюзорный купол, который он возвёл. Он не мог оставаться незамеченным для магов Петрограда. Никак не мог. А значит и сам Атаман прекрасно себе сотрудничает с той самой жандармерией и кланами. Впрочем, иначе и быть не могло.

Потому что всё в этом мире этим кланам и принадлежит…

Почти всё.

— Этими сказками ты собрал вокруг себя людей? — спросил я.

— Сказками? — он нахмурился. — Я не солгал ни в едином слове.

— Просто умолчал. Любая организованная преступность базируется на финансовых потоках, которые идут мимо официальных государственных структур. Запрещённые вещество, незаконная добыча ресурсов, та же контрабанда. Поэтому там меньше всего государственного контроля и больше всего беззакония, — я сделал шаг вперёд. Волхвы сразу за мной.

Атаман с места не сдвинулся. Только спросил:

— Ну, и?

— Вот только ни один из этих потоков не исчез. В лучшем случае, ты просто подмял их под себя. Или, хочешь сказать, что ты извёл всех торговцев запрещёнными веществами в городе?

— Жрать вещества — это выбор. Отбросы выбирают жрать, — он пожал плечами. — Мне какое дело до них? Если платят, пусть дохнут, — вновь он растянулся в улыбке. — Я не благородный. Родился вот на этой вот улице, — он кивнул мне за спину. — В сырости, плесени, посреди тараканов и сигаретных окурков. Вырос здесь же. На улице. Она же научила меня правилам жизни. Не лезь к тем, кто хочет сдохнуть. Это их дело. Вот я и не лезу, пока они сидят в своих обоссаных углах и предаются кайфу. Я же кайфую иначе. Уже сказал как. А заодно очищаю Петроград от всякого мусора. Совмещаю приятное с полезным, — он хохотнул.

— Какой героизм, — я подошёл вплотную и смотрел в вылупленные глаза. — Дай угадаю, твой бизнес растёт год от года? — он промолчал. Его улыбка чуть скисла. Я повторил: — Растёт или нет?

Если растёт, значит и преступность тоже. И вещества жрут больше. И воруют, перепродавая. И грабят, из-за чего люди приходят за защитой.

Обычный лжец и подлый ублюдок, прикрывающийся тем, что истребляет конкурентов и выдаёт это за великий подвиг.

— Не твоё дело, благородыш! Я хотя бы малым спуску не даю! Вот они у меня ничего не жрут, даже за курево получают нещадно. А взрослые — пусть хоть удавятся, коль сами так решили. С ними уже всё бесполезно! А ты здесь за тем, чтобы получить от меня передачку. Я с тобой разговариваю, чтобы её тебе передать. Нотации читай другим благородышами. Я тебе рассказал это всё лишь для того, чтобы ты высунул нос из своего чёрно-белого мирка и попытался понять, что «кровосос» полезнее тысяч обычных людей. Зло ли я? О, да! И я этим наслаждаюсь. Но я — зло, которое приносит благо. С этим злом тебе придётся работать. Потому что сам знаешь кто этого хочет. У нас один друг. Ему надо, чтобы мы успешно занимались своими делами. Естественно, не влезая в дела друг друга.

Чего?

Какой ещё «один друг»?

Я прищурился.

От внимания Атамана это не ускользнуло. Он нахмурился. Потом скосил недовольный взгляд на Лютя. Тот стоял, непонимающе смотря то на меня, то на него.

— Да он это! Точно! — словно оправдываясь, заговорил Лютя. Его было спокойствие рассеялось, будто его никогда