Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

ездил в родительское поместье или за границу в казино. Она не знала, сколько еще у него любовниц и любовников. Их отношения напоминали «отчасти экстаз, отчасти пытку»; Таллула подсела на эти качели и не могла так просто с них слезть.

Ей только исполнился двадцать один год, и, если бы не несколько подруг и коллеги из актерской труппы, которые приняли ее в свою семью и ласково называли «Таллу», она бы чувствовала себя совсем одинокой и уязвимой. Они подружились с Виолой Три. Хотя Виола казалась Таллуле слишком эксцентричной, богемно одевалась и пересыпала свою речь непонятными литературными аллюзиями, она была добра с Таллулой и познакомила ее с полезными людьми. Таллула также сблизилась с Одри Картен, игравшей Уну. Как и ее героиня, Одри была вспыльчива, но также отличалась чувством юмора и дерзостью. Они с Таллулой нашли друг в друге родственные души, перешучивались на репетициях, без приглашения заявлялись на вечеринки и секретничали за бутылкой вина. Одри познакомила Таллулу со своим одиннадцатилетним братом Кеннетом; Таллула от души расцеловала мальчика и провозгласила себя его почетной старшей сестрой.

Самой влиятельной новой подругой Таллулы стала Ольга Линн, хотя Таллула общалась с ней чисто из практических соображений. «Божественная женщина, – рассыпалась она в восторгах в письмах к Уиллу, – мы с ней… очень подружились». Напудренная и нарумяненная Ольга, казалось, не имела возраста; великосветские амбиции ее ничуть не ожесточили. Она проявляла к Таллуле материнскую заботу и летом 1923 года предложила ей съехать из убогой служебной квартиры и поселиться в одной из комнат большого дома, который арендовала на сезон в Лондоне. Переезд значительно облегчил Таллуле жизнь. Актерам в британских театрах платили не так уж много: Таллула получала всего тридцать фунтов в неделю. Вдобавок она была очень расточительна и так и не научилась высчитывать курс доллара к фунту, поэтому влезла в огромные долги. Лишь через несколько лет она смекнула, что блузка за пять фунтов на самом деле стоит 20–25 долларов. У Ольги она жила бесплатно, ее окружали слуги, на столе всегда был горячий обед, а в кране – горячая вода. От такой жизни Таллула была в восторге, а еще больше радовалась новым соседкам: вместе с ней в доме жили Глэдис Купер и леди Айдина Сэквилл, чей недавний развод обсуждал весь Лондон.

В доме Ольги Таллула завоевала статус всеобщей любимицы; старшие подруги также воспринимали ее как свой «проект». Они с удовольствием наблюдали за ее проделками: за ужином у Ольги Таллула впервые в Лондоне показала свой фирменный трюк – колесо. Но им казалось, что ей не хватает лоска. В новом сезоне носили юбки уже до середины икры, а платья модного покроя совсем не украшали пухлую фигурку Таллулы. Ее посадили на диету и отвели к дизайнеру Молинье, чтобы собрать гардеробную базу. (У Таллулы не было собственного стиля, а пестрый гардероб отражал ее желание походить на всех своих кумиров сразу – от Мэри Пикфорд до Этель Бэрримор.)

Ольга также ввела Таллулу в свой круг – а в Лондоне она знала всех и вся. «Кто дружит с Огги, знает, кто есть кто и что есть что», – отмечал писатель и музыкальный критик Перси Колсон. В конце лета Таллула с Ольгой поехали в отпуск, и Ольга свела ее с Коулом Портером, Мод Кунард и вездесущей светской львицей из Сан-Франциско Эльзой Максвелл. В Лондоне Таллула познакомилась с певицей мюзик-холла Доун Фаррер, Даффом и Дианой Купер и Айвором Черчиллем. С последним, вторым сыном герцога Мальборо, и его матерью, нью-йоркской наследницей Консуэло Вандербильт, Таллула перешла на «ты» и опрометчиво решила, что стала в этом обществе своей. В письме Уиллу она хвасталась: «Не так уж плохо для простушки из Джаспера, Алабама».

Одним из ее любимых новых друзей стал сэр Гай Лакинг, которого все называли Фрэнсисом, полный юноша «непонятного гендера», забавлявший ее своей манерностью. Он относился к Таллуле с платоническим обожанием, как к младшей сестре, болтал с ней по телефону и присылал цветы. Она также сблизилась с Максом Бивербруком. Газетный магнат не мог не заметить эту яркую звездочку, взбудоражившую весь Лондон, а поскольку Диана уехала в Нью-Йорк, решил, что Таллула сможет заменить ее и стать новой героиней светской хроники. Он подсылал к ней журналистов, и хотя Таллула отказалась от его предложения упоминать ее в заметках театральных критиков только в хвалебном ключе, ее имя и фотографии так часто мелькали на страницах «Дейли Экспресс» и «Сандей Экспресс», что это определенно поспособствовало ее карьере.

Впрочем, их дружба не ограничивалась взаимовыгодными интересами. Как и Диана, Таллула восхищалась Бивербруком, считая его большим оригиналом. «Блестящий собеседник с превосходной памятью», – писала она. Бивербрук относился к Таллуле с большой теплотой, приглашал на вечеринки и загородные уикенды, знакомил с влиятельными людьми – от плейбоя Ага-хана до лорда Бальфура и Дэвида Ллойда Джорджа. Вскоре в Лондон приплыл отец Таллулы, чтобы ненадолго ее навестить, и она, лучась от гордости, представила ему всех этих уважаемых людей.

В великосветских кругах Таллула, будучи самой модной актрисой того сезона, считалась забавным трофеем. Но после закрытия «Танцоров» ей стоило большого труда найти новую работу. В Лондоне, как и в Нью-Йорке, ставили не так уж много достойных новых пьес, и в последующие восемнадцать месяцев Таллула играла в постановках самого разного, в том числе сомнительного, пошиба. В «Кончите» (март 1924-го) ей досталась роль страстной испанской танцовщицы, которая везде ходила с маленькой «ручной» обезьянкой. Обезьянка оказалась настолько неуправляемой, что Таллуле приходилось придумывать шутки и делать колесо, чтобы отвлечь зрителей от ее проделок. В пьесе «Этот брак» (май 1924 года) Таллула играла смешливую прямодушную девчонку, влюбленную в женатого мужчину. Ее игру хвалили критики – не всякая лондонская актриса могла с такой же невозмутимостью произнести: «Совесть – не печень, можно прожить и без нее». Но пьеса провалилась, и через три недели ее сняли с репертуара.

Детектив «Скрипящий стул» с ее участием (июль 1924-го) оказался более коммерчески успешным, но все же не мог сравниться с триумфом «Танцоров». Пожалуй, в этот период самой удачной ее ролью была та, которую она играла не в театре, а в жизни. Как и на Манхэттене, в Лондоне она всеми силами стремилась произвести впечатление и прославилась своими дерзкими высказываниями. «Дорогая, в эти выходные я к маркизе не поеду, надоело спать втроем в одной кровати», – говорила она, намекая на сексуальные предпочтения маркизы Милфорд-Хейвен. «В чем дело, не узнал меня в одежде?» – сказала она как-то графу, который таращился на