Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

всеми, в результате его авторитет в партийной среде неуклонно снижался, хотя внешне это не проявлялось до тех пор, пока за его предложения все же голосовало большинство. Дефицит этой власти он надеялся пополнить, оперевшись на «народ», то есть, по сути, он решил сменить свою собственную власть, однако это оказалось очень непростой и рискованной операцией, которую надо было произвести еще и в условиях цейтнота.

На Съезде народных депутатов Горбачев попытался действовать в хорошо знакомой ему манере арбитра, и благодаря таланту и опыту какие-то конфликты ему даже удавалось разруливать, чем он бывал наивно воодушевлен. Но в целом такой способ реализации власти оказался тут неприменим: слишком много участников, слишком мало традиции и правил, слишком высоки накал страстей и скорость развития свары, к тому же происходившей публично. С насилием (в виде отключения микрофонов) он в силу своего характера старался не частить, а вместо этого пускался в споры, то есть на глазах у всей страны, прильнувшей к телеэкранам, ставил себя на один уровень с другими депутатами съезда — чаще всего «шантрапой», как безошибочно определял ее телезритель.

Концепт «легитимность»

Кажется, вера в «здравый смысл народа» иногда начинает оставлять Горбачева

Конец 1980-х

[Архив Горбачев-Фонда]

Нового «знания» достичь таким образом не удавалось, а знание, как мы помним из Фуко, это и есть власть. И у Горбачева она стремительно таяла: он больше не производил впечатления «знающего», кто ни попадя на съезде оспаривал у него эту роль, и некоторые даже очень успешно. Это сразу заметил умница Черняев, вопреки его желанию также включенный Горбачевым в «красную сотню» и наблюдавший за происходящим из зала. Вот как он комментировал ход съезда на третий день его работы в дневниковой записи от 28 мая 1989 года:

«И серая масса, и интеллектуалы отвергают внутреннюю, особенно экономическую политику М.С. (Горбачева). Первые — за пустые полки магазинов и кооперативные цены, вторые — за некомпетентность… Одни чешут латинскими выражениями, другие, когда не нравится, „захлопывают“ оратора, или кто-то вскакивает и (микрофона не дают) орет что-то очень грубое… Афанасьев и Ко упиваются своим интеллектуальным превосходством и над серой массой, и над начальством, включая Горбачева…»

«Его импровизации не всегда удачны. То, что он затеял дискуссию вокруг Афанасьева, пожалуй, удача, но сама дискуссия содержательно выявила, что и сам он начинает терять превосходство над залом… Если он хочет иметь то, чего заслуживает президент сверхдержавы, он должен вести себя как президент, т. е. с нарастающим акцентом авторитарности, только тогда народ (русский народ!) признает его право жить во дворце и заткнется. Если же он будет играть в демократа — „я такой же, как и вы все“, — „дача“ [имеются в виду объяснения по поводу дачи в Форосе. — Л. Н.] обернется дискредитацией, потерей авторитета…»

«На пленумах ЦК все поднимались с мест, когда Горбачев входил в зал, даже хлопали. Конечно, не так, как при Брежневе или Черненко, но все же… На съезде никто даже не пошевелится, когда Горбачев из той же угловой двери появляется в зале. Это уже перемена в психологии, это уже значительно. Часто в перерывах Горбачев ходит в фойе, собираются вокруг него группы по несколько десятков, большинство же продолжают прохаживаться, разговаривая друг с другом или сидеть на своих местах. Хватит ли у него (ведь это Русь, Россия!) содержательного авторитета, чтобы, поправ внешний, удержать уважение к себе? Народ наш неблагодарен и забывчив. Сейчас, в эпоху распада всяких норм и устоев, всяких формальностей, в этом новом явлении есть опасность…»

«Остается удивляться, как государство смогло просуществовать еще два года…» — заключает Черняев в своем послесловии к записям за 1989 год при подготовке дневников к публикации в 2010-м. Ему вторит другой помощник Горбачева — Георгий Шахназаров: «Эти выборы не были победой. Но это обнаружилось не сразу».

Горбачев, несшийся по своей орбите, их не слышал. Он всегда хотел быть понятым, из-за чего все время говорил, говорил и говорил (так объясняет его многословие и Раиса Максимовна в «О чем болит сердце…»). Между тем, чтобы оставаться у власти (в России!), он должен был сохранять загадочность и (еще раз сошлемся на Черняева) «вести себя с нарастающим акцентом авторитарности». Но тогда это был бы уже не Горбачев.

Лист верстки дневников Черняева с его собственноручной правкой, посвященный оценке первого Съезда народных депутатов СССР

[Архив Горбачев-Фонда]

То, о чем говорит Черняев и что Горбачев терял на съезде на глазах не только у депутатов, но и у всей страны, называется легитимностью. Это категория не юридическая, а социологическая, она отсылает к нигде не зафиксированному «общественному договору», в соответствии с которым общество (понимаемое как нечто цельное) считает вот эту власть для себя оптимальной и готово с ней сотрудничать или, на худой конец, до каких-то пор ее терпеть.

Макс Вебер, который ввел концепт легитимности в социальную теорию, различал три «идеальных» типа власти: традиционный, харизматический (власть пророка) и рациональный (легальный). Говоря об идеальных типах, Вебер подразумевал, что они могут как-то комбинироваться, перетекать один в другой, и на практике всегда есть те или иные нюансы (понятие комбинированной легитимности применительно к современной России развивает профессор Андрей Медушевский). Горбачев же попытался не просто на ходу, а на страшной скорости «переобуться в воздухе»: сменить один тип власти на другой.

Генеральным секретарем ЦК Горбачев был избран как кандидат, в наибольшей степени устраивавший остальных, то есть его легитимность в этом кругу изначально основывалась на рациональности, хотя и с традиционной ее компонентой тут было все в порядке. В глазах советских людей, в большинстве тогда еще ничего про него не слышавших, он был наделен, конечно, традиционной властью: три года назад был Брежнев, а теперь стал Горбачев — что от этого меняется? Но все стало меняться, а поскольку это соответствовало общественным ожиданиям (хотя все ждали не одного и того же), в какой-то момент легитимность Горбачева в глазах «народа» приобрела харизматические черты: в нем увидели пророка, наделенного особым новым знанием.

Отдаляясь от марксизма-ленинизма, Горбачев пожертвовал традиционной легитимностью в узком кругу партийной верхушки, но с помощью умелых маневров и способностей к компромиссу сохранял рациональную легитимность, пока утрата традиционной не перевесила — это произошло где-то на рубеже XIX партконференции в 1988 году. Гласность позволила ему с лихвой компенсировать эту потерю, фантастически нарастив харизму в широких общественных кругах. Но тут у него появились конкуренты — в первую очередь Ельцин,