Иосиф Бродский. Годы в СССР. Литературная биография - Глеб Морев

что и описанная ранее (1946) чекистами в секретном отчете о слежке за Ахматовой: «Поведение Ахматовой берем под контроль путем установления у нее на квартире мероприятия „Н“»[907]. Однако КГБ делал это не в связи с литературными занятиями Бродского, а из-за самаркандской истории с самолетом 1961 года и, прежде всего, его интенсивных контактов с иностранцами[908].

Персональная поведенческая стратегия Бродского также в корне отличается от солженицынской. Это проявляется не только в сознательном предпочтении им личного (частного) характера коммуникации с властью в критические моменты – общественному (публичному), практикуемому Солженицыным[909]. И Бродский, и Солженицын стали фактически первыми советскими авторами, устанавливающими в 1971 году открытый, прямой и постоянный контакт с издателем на Западе. Однако если для Солженицына таким доверенным западным издателем естественным образом становится близкий к первой эмиграции руководитель парижского русского издательства YMCA-Press и представитель одиозной для советской пропаганды семьи – Никита Струве[910], то Бродский столь же органично предпочитает иметь дело с американским славистом Карлом Проффером, чей издательский проект никак не связан ни с эмиграцией, ни с политическими институтами «холодной войны» (ЦРУ), а его создатель имеет возможность, получая визу, ежегодно (с 1969 года) беспрепятственно посещать СССР.

Бродский становится постоянным автором журнала Проффера Russian Literature Triquarterly – более того, единственным современным советским писателем, новые тексты которого журнал публикует на языке оригинала, а не только в переводах на английский. Бродский дает журналу свои центральные новые вещи, «большие стихотворения» в авторском определении. После публикации в первом выпуске «Пенья без музыки» во втором по-русски впервые выходят «Разговор с небожителем» (март–апрель 1970) и «Post aetatem nostram» (октябрь 1970)[911].

Появление Проффера решает для Бродского существовавшую с момента отказа «Нового мира» в 1968 году и потери им интереса к публикациям в СССР проблему отсутствия «своей» (эстетически близкой) издательской платформы – RLT создает одновременно политически комфортный (безопасный) и художественно убедительный контекст, определенный тщательно выверенным уровнем печатаемой (в переводах на английский) русской литературы – от классиков пушкинского времени до Серебряного века и модернизма 1920–1930-х годов. В этих обстоятельствах Бродский окончательно считает нецелесообразным прибегать к усилиям, нацеленным на заведомо компромиссный процесс печатанья в СССР – даже если инициатива исходит не от него.

В ленинградском архиве Бродского сохранились письма из редакций альманаха «День поэзии 1970» и журнала «Юность» (1970) с оставшимися втуне предложениями прислать стихи для публикации[912].

В марте 1971 года стихи Бродского были приняты к публикации в ленинградском журнале «Аврора».

«Аврора» была создана постановлением Секретариата ЦК КПСС от 31 января 1969 года как «молодежный» литературно-публицистический журнал (помимо СП РСФСР журнал был органом ЦК комсомола). Его главным редактором была назначена Н. С. Косарева, ранее (1958–1960) руководившая ленинградским детским журналом «Костер», а с 1966 года работавшая секретарем правления ЛО СП РСФСР. «Молодежность» издания подразумевала в советских условиях известный либерализм редакционной политики, заключавшийся в привлечении новых, молодых авторов, в том числе не состоящих в СП. К созданию журнала, первый номер которого вышел в июле 1969 года и редакция которого первоначально располагалась в помещении регулярно посещаемой Бродским редакции «Костра», оказались причастны многие знакомые поэта – ставшие как сотрудниками «Авроры» (ответственный секретарь Александр Шарымов, редактор отдела прозы Елена Клепикова, художественный редактор Георгий Ковенчук), так и авторами[913]. Благодаря этим дружеским связям Бродский сразу получил возможность подрабатывать в «Авроре» внутренними рецензиями[914].

По воспоминаниям Л. А. Регини (заведующей отделом публицистики «Авроры»), инициатива публикации Бродского исходила от Шарымова:

По приглашению Саши он появился однажды в наших стенах. Шарымов уговорил Нину Сергеевну Косареву заключить с опальным поэтом договор <…>[915].

С этим согласуются и воспоминания Н. С. Косаревой:

<…> мы его позвали к нам. Чтобы что-то опубликовать из его произведений. <…> Он нам приносил свои публикации… свои рукописи, но мы читали буквально всей редакцией. И отобрали очень небольшое количество его стихов, очень небольшое. Ну, можно нас судить, как угодно, поняли мы, не поняли, но тем не менее было коллективное мнение всей редакции, что мы можем взять небольшое количество его стихов[916].

Согласно протоколу заседания редколлегии журнала «Аврора» от 24 марта 1971 года:

Повестка дня исчерпана, но КОСАРЕВА Н. С. просит членов редколлегии задержаться еще на несколько минут, чтобы [обсудить – зачеркнуто] решить вопрос о подборке стихов Бродского и рукописи Семина. После небольшой дискуссии решают напечатать Бродского 70 строк с учетом замечаний редколлегии. Повесть Семина «Горбатый стакан» печатать в двух номерах с комментариями врача[917].

Однако в отличие от автобиографической повести Леонида Семина о вреде алкоголизма, опубликованной с комментариями его лечащего врача Геннадия Шичко в 7 и 8 номерах «Авроры» за 1971 год, стихи Бродского в журнале не появились.

Судя по комментариям к машинописному Собранию сочинений Бродского, составленному В. Р. Марамзиным, речь шла о цикле «С февраля по апрель»:

Эти пять стихотворений написаны в разное время – по словам автора, в 1969–1970 гг. Объединены им в цикл для журнала «Аврора», который <…> собирался напечатать его подборку[918].

В цикле больше 120 строк – возможно, предполагалась его частичная публикация (например, без опубликованных без ведома автора в нью-йоркском «Новом журнале» «Стихов в апреле»[919] и без заключительного стихотворения цикла «Фонтан памяти героев обороны полуострова Ханко», сомнительного с точки зрения цензуры). Е. К. Клепикова упоминает в воспоминаниях замену Бродским стихотворений в цикле – в рамках переговоров с редакцией, контролируемых, в свою очередь, обкомом партии. Судя по протоколу заседания редколлегии, в результате подборку Бродского приняли к печати. «И одобренная свыше (обкомом КПСС. – Г. М.) подборка была <…> поставлена в номер»[920], – вспоминает Клепикова. В памяти Косаревой подборка Бродского сохранилась как опубликованная[921].

Версия Клепиковой о том, что в результате стихи Бродского были «заветированы» ленинградскими писателями старшего поколения – членами редколлегии журнала, опровергается протоколом совещания от 24 марта. Более правдоподобным выглядит предположение о том, что публикация (готовившаяся, по-видимому, на излете усилий О. Н. Шестинского по «пробиванию» в печать книги Бродского) была запрещена цензурой по указанию КГБ, который после отказа Бродского от сотрудничества блокировал любые появления его произведений (подробнее об этом ниже), либо отозвана самим Бродским, не согласившимся на (новые) редакционные замечания.

В любом случае существенно, что, по свидетельству Косаревой, к идее печатанья и к судьбе своей подборки в «Авроре» Бродский относился с нетипичной для авторов журнала индифферентностью:

<…> то есть мы готовы были его публиковать, но с его стороны вот такого желания сотрудничать с редакцией, как мы испытывали от других авторов, которые приходили к нам, просили, предлагали, настаивали на чем-то,