Правосудие в современной России. Том 1 - Екатерина Владимировна Михайлова

образом, роль прокуратуры в защите как частных, так и публичных интересов в рамках цивилистического судебного процесса продолжает укрепляться. Очевидно, что дальнейшее расширение соответствующих полномочий прокурора, с одной стороны, неизбежно, а с другой стороны, потребует внимательного изучения каждого нового такого положения. Организация деятельности прокуратуры при масштабности стоящих перед ней задач требует от ее работников полной самоотдачи при безусловном сохранении самого высокого уровня профессионализма. Более того, каждое направление, и прежде всего связанное с цивилистическом процессом, предполагает постоянное совершенствование мастерства и повышение уровня знаний. Сохранить при таких условиях должную защиту прав, законных интересов граждан, общества и государства, избежав так называемого профессионального выгорания, можно при условии надлежащей организационной и управленческой работы прокуроров. Соответственно, такая работа предполагает включение в цивилистический судебный процесс дополнительных механизмов, способствующих соблюдению законодательства, за надлежащее исполнение которых будет в рамках своих полномочий отвечать прокурор и принимать соответствующие меры, а не реагировать на бездействие должностных лиц, из-за которых работники прокуратуры вынуждены обращаться в суды с исками.

Как справедливо говорит С.В. Федулова, реалии настоящего времени требуют смещения в работе прокуроров по обеспечению участия в гражданском и арбитражном процессе. При этом прокурор не может ограничиться только процессуальными полномочиями, он обязан использовать все свои навыки для помощи гражданам иными средствами[467].

Публично-правовой характер деятельности прокуратуры определен не только ее задачами и функционалом, но и действующим законодательством, поскольку в Законе о прокуратуре закреплено, что прокуратура принимает участие в правотворческой деятельности. В тексте присяги Генерального прокурора Российской Федерации, которая приведена в п. 3 ст. 12 того же закона, записано требование о необходимости свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, законы Российской Федерации, защищать права и свободы гражданина, а также охраняемые законом интересы общества и государства.

Глава 4

Трансформация системы принципов судопроизводства по гражданским и административным делам в условиях цифровизации

В настоящее время система принципов современного цивилистического процессуального права, охватывающего собой гражданское, арбитражное и административное судопроизводство, переживает свою очередную трансформацию, на этот раз под влиянием различных международных правовых положений и цифровых технологий. Дать окончательный анализ и целостное осмысление данной трансформации, к сожалению, не представляется возможным по многим объективным причинам, и прежде всего потому, что, с одной стороны, указанные положения и технологии лишь сравнительно недавно вошли в повседневную и профессиональную жизнь, с другой — праву только предстоит адаптироваться к новой реальности и отреагировать на нее своим специфическим инструментарием. В этой связи целесообразно сначала дать краткий анализ этапов и детерминант развития системы принципов цивилистического процессуального права, а затем перейти к изучению ее сегодняшнего состояния и видоизменения, что позволит сделать не всеобъемлющие, но некоторые релевантные выводы об этой сфере общественных отношений.

§ 1. Развитие классической системы цивилистических процессуальных принципов: историко-философская детерминанта

Итак, принципы цивилистического процессуального права в своей эволюции прошли достаточно длительный путь, начиная с римских времен и заканчивая современностью. Но как бы то ни было, классическая или базовая система таких принципов, какой мы ее знаем сейчас, более или менее сложилась к концу первой половины XIX в.

Во-первых, это произошло, прежде всего, под влиянием общефилософских идей, в частности И. Канта, утверждавшего, что мораль и право должны быть подчинены верховному категорическому императиву: «поступай так, чтобы правила, которыми ты руководствуешься, могли быть приняты в качестве закона всеми разумными существами»; а также отчасти позитивистов, полагавших, что есть неподлинное и подлинное знание, последнее из которых всегда опирается на прикладной опыт и логический анализ[468].

Правда, здесь нельзя не заметить и то, что в конечном счете итоговая реторсия высказанных философских гипотез на право, как самостоятельное общественное явление, была отнюдь неодинаковой: если верховный категорический императив подталкивал к мысли об архитектуре права, основанной на сентенции об универсальности правомочий каждого человека, а значит, и всех, то при утилитарном походе принципы права должны были быть подчинены извлекаемой пользе или благу (чаще всего благу большинства), которые трактовались как заранее ожидаемый и предсказуемый результат (консеквент)[469]. Проще говоря, угол зрения смещался от субъекта к последствиям его действий, в этом случае принципы права становились средствами, оправдывающими поставленную цель.

Во-вторых, предостаточно формированию системы цивилистических процессуальных принципов способствовали работы пандектистов, чья деятельность во многом была связана с рецепированием римского права. Их стремление отыскать и скрупулезно изучить римские юридические первоисточники привело к доктринально-верифицированному фундированию, классификации и генерализации всех имевшихся на тот период тематических сведений[470]. Они — Георг Фридрих Пухта, Карл Филипп Адольф фон Вангеров, Генрих Дернбург — за основу брали юстиниановский Corpus juris civilis. Но преимущественно их исследовательский взгляд был устремлен на Дигесты или Пандекты, коль скоро в них содержались не только ключ к постижению юридической техники, но и ценные сведения, касающиеся обоснования причинно-следственных коммуникаций между различными правовыми институтами[471]. На этот счет Г. Дернбург писал, что сочинения римлян хороши тем, что они «имеют мало общего с законами, в современном смысле — это научные исследования, нисколько не потерявшие своего характера от того, что Юстиниан провозгласил их законами»[472].

Все это обусловило рождение пандектной системы права, которая, в сравнении с институционной, соединяя философию, эмпиризм и рационализм, занялась выработкой легальных принципов и дефиниций, а также в известной степени отвлеченным овладением видородовых частноправовых и публично-правовых отношений и др.[473] Размежевание норм материального и процессуального права в трудах пандектистов приобрело почти завершенный вид. In complexu, как аргументировано замечал Б. Виндштейд, пандектное право есть не что иное, как общегерманское гражданское право римского происхождения[474].

В-третьих, наличествовала объективная потребность в кодификации права, предполагавшей выработку не только конкретных правоположений, но и наиболее общих понятий и категорий[475]. Примарно это было связано с геополитическими обстоятельствами: по итогам общеевропейского Венского конгресса 1814–1815 гг. образовался Германский союз, включавший в себя по разным оценкам 38 или 39 государств, что инициировало обсуждение сложных вопросов о реформировании коллективного политического, экономического, культурного и правого пространства, ранее относившегося к Священной Римской империи германской нации.

Если говорить о правовом поле, то сценарии были следующими: либо распространить действие Code Napoléon на весь Германский союз (тем более часть немецких земель по левому берегу Рейна это уже сделала); или учредить для данного союза свой национальный кодекс; либо же осуществить самовозврат к прежним римско-германским правоположениям. Как следствие, многие историки и правоведы занялись целенаправленным отысканием римских аутентичных юридических первоисточников, что поощрялось правительственными и неправительственными учреждениями[476].

Несомненно, что после победы антифранцузской коалиции наименьшую поддержку имел первый сценарий: всерьез опасались (особенно в Пруссии), что Кодекс Наполеона может если не нивелировать полностью,