Дневник, 1917-1921 - Владимир Галактионович Короленко

11/24 марта

Сегодня в «Рад‹янськой› Владе» опять торжествующая передовая. Озаглавлена она «Перспективы». «Меньшевистский ослик хвастал(?)[54]. С чисто идиотской гордостью „Форвертс“ писал о терпеливости своих последователей, с чисто идиотской наглостью говорил о большевизме, как о „socialismus asiaticus“. Газета уверяла, что Германия — под мудрым руководством Шейдемана, конечно, проделает социалистическую революцию „по писаному“, без эксцессов гражд‹анской› войны, без „русских“ методов».

«Но русские методы пришли справа… Тирпиц22 дал „чистую отставку“ меньшевикам Германии»… Гражданская война в Германии снова факт. Гражданская война с неизбежными «эксцессами», с забастовками, обычными и всеобщими, с голодными бунтами, с рабочими «беспорядками» и сельскими мятежами…

«Гражданская война — „кровь и клубы дыма“, гражданская война по всем правилам разрушительной стихии. „Русские“ методы отныне будут применяться и германским пролетариатом. Страна философов стала ареной жесточайшей схватки классов.

Штиль прошел. Пусть скорее грянет буря» (№ 68).

Замечательно, что автор (А.Чмiль) как бы вперед смакует эксцессы, кровь, голодные бунты, все русские атрибуты революции. И на той же странице газеты, после нескольких телеграмм о беспорядках и стычках сообщается: «Соглашатели снова у власти. Получены официальные известия о выходе ‹генерала› Каппа в отставку и про бегство Ф. Лютвица23 из Берлина. Власть перешла в руки Шифера, бывшего министра юстиции прежнего правительства Эберта».

В этом же номере сообщается о выходе из партии меньшевиков целой группы членов, в том числе бывших членов Центр‹ального› Ком‹итета› Яхонтова, Трифонова и других, которые приглашают чуть не к ликвидации меньшевистской партии и к присоединению к 3-му Коммунистич‹ескому› интернационалу…

Затем большевизм одержал еще одну крупную победу. Клим. Арк. Тимирязев24 выбран в моск‹овский› совет рабочих и красноарм‹ейских› депутатов от рабочих вагонных мастерских моск‹овско›-курской ж‹елезной› дор‹оги›. Под заглавием: «Работать, работать, работать» Тимирязев помещает письмо, в котором благодарит за избрание, приветствует героизм Красной Армии, отстоявшей республику, и приглашает всех к работе. «Работать, работать, работать, — вот призывный клич, который должен раздаваться с утра и до вечера, с края до края многострадальной страны»…

15/29 марта

[55]

Утром приехал из Харькова (а ранее из Москвы) Иван Давидович Ринкман25. Привез мне письмо от Прасковий Евг. Мельгуновой и Сергея Серг. Анисимова (члена правл‹ения› «Задруги»). С. П. Мельгунов опять арестован. Он уезжал и долго пробыл с семьей на даче. В его кварт‹ире› устроена была засада, которая пробыла 6 недель. Когда засада была снята, он вернулся и жил в Москве под чужим именем, скрываясь (это уже по другим рассказам). Но ему надоело это. Он пришел к своему знакомому, большевику Рязанову26 посоветоваться. Тот его уверил, что, сколько ему известно, ему ничего не грозит. Мельгунов явился домой. Вскоре к нему пришла какая-то «барышня» и спросила о каких-то делах. Мельгунов ответил, что он занимается только своим издательством и научным трудом. Барышня ушла, но через полчаса вернулась с комиссаром, который ей тут же выдал тысячу рублей «на извощика», а у Мельгунова произвел тщательнейший обыск (развинчивали даже винты у ламп), и его арестовали.

Вообще в Москве опять свирепствует Ч.К. Расстрелы теперь после известного декрета не производятся. Но до его объявления (уже после того, как он состоялся) расстреляно несколько сот человек… Теперь приговаривают к бессрочной каторге или в концентрационный лагерь до окончания гражд‹анской› войны.

Арестованы еще Ек. Дм. Кускова27и Прокопович28.

31 марта (13 апр.)

Был у меня Раковский с женой. Она наша добрая знакомая еще по Румынии. Была учительницей в Тульче. Вышла замуж за приятеля Петра, человека хорошего, но много старше себя. Он потом вошел в компанию с другим, тоже русским эмигрантом, содержателем одного из известных ресторанов в Бухаресте, бросил свою врачебную практику (в Тульч. округе был врачом) и весь ушел в интересы ресторана. Оставался тем же хорошим человеком, но разница лет, а также измельчание интересов сделали то, что молодая еще женщина (хотя уже мать 2-х детей) увлеклась Раковским, в то время вторым (после Геря-Доброджану29) вождем рум‹ынской› социалистич‹еской› партии. Произошла драма. Она бросила мужа и пошла за Раковским. Он приехал в Россию еще меньшевиком, но тут деятельная, довольно кипучая натура повела его в стан большевизма, и он в конце концов стал председат‹елем› всеукраинского ревкомитета, т. е. своего рода президентом укр‹аинской› республики. Она приехала к нему в Киев, и теперь они вместе живут в Харькове. Она тоже стала революционеркой и большевичкой. Авд‹отья› Сем‹еновна› с ней подружилась, когда мы приезжали к больному Петру (Василию Ивановскому). Тогда она еще не разошлась с мужем, — и теперь эти хорошие отношения сохранились. Она, между прочим, рассказала, что Геря-Доброджану остался на прежней точке зрения соц‹иал›-демократической, но не большевистской, и в румынском журнале напечатал полемическую статью против новых идей своего бывшего соратника. Он, очевидно, стоит на точке зрения большинства немецкой социалистической партии, которая не идет на спартаковские предприятия и опыты.

Вместе с Раковским приехали к нам еще Берзин30, Егоров31 (последний главноком‹андующий› южн‹ым› фронтом, но это уже не тот Егоров, который был здесь ранее), затем еще Коцюбинский32, сын украинского даровитого писателя, и еще два-три товарища, державшиеся скромно в тени. Раковский настроен оптимистически. Когда я указал на чрезвычайную непопулярность в деревне коммунистов, он сказал, что это уже изменилось. Между тем, если есть что-нибудь несомненное в нынешнем положении, — то это прямая ненависть деревни (всей) к коммунистам33. Затем он как-то радостно уверен, что в Германии уже почти торжествуют большевики-спартаковцы. Я сказал, что уже держал пари, что в Германии большевизм не восторжествует и что немецкие рабочие останутся при своем социализме и не перейдут к socialismus asiaticus (что и случилось, — примечание сделано в 1921 г.)[56].

Зашел разговор о Крыме. Раковский, ссылаясь на Егорова, заявил, что Крым скоро будет взят, и Егоров (довольно добродушный полный человек, по-видимому, не глупый), — подтвердил, что «к 15 мая ваша дочь будет уже у вас»34. На опасение А‹вдотьи› С‹еменовны›, что при этом есть опасения насчет разных эксцессов, — и Раковский и Егоров сказали, что теперь этого не бывает, даже добров‹ольческих› офицеров не расстреливают… По-видимому, в некоторых по крайней мере случаях, это правда. У меня был Александр Георг. Замионко, бывший ссыльный, теперь ярый коммунист, человек интеллигентный и не приверженец кр‹асного› террора, — тот тоже с сочувствием говорил о занятии Екатеринодара, когда большевики вошли так внезапно, что не ожидавшие ничего офицеры-добровольцы не успели снять погонов. Солдаты-большевики только требовали снять погоны, может быть, иногда срывали. Раковский тоже рассказал случай, когда генерала-добровольца ворвавшийся на балкон солдат-большевик привел в недоумение