Дневник, 1917-1921 - Владимир Галактионович Короленко

В этом мне слышится настоящий народный, хотя и темный инстинкт… Впрочем, посмотрим. Интересно это отсутствие разбоев… Очень много говорят о приговоренных к расстрелу. Четырех коммунистов оставили будто бы заложниками.

Приходил Моисей Яковлевич Острогорский38, профессор гражд‹анского› права, брат Алекс. Як.39, бывшего директора Тенишевского училища. Он сообщил о нескольких смертях. Умер Арсеньев40 (81 года!), умер проф. Исаев41, умер Ал. Острогорский42, умер Малкин… Это из моих знакомых, о которых знал пришедший. Художник Гужавин43 сообщил мне о смерти Ясинского[61]. По его мнению, Ясинский в последние месяцы после превращения своего из поклонника его превосходительства, начальника гл. управления Соловьева, «назначившего» его редактором «Биржев‹ых› Ведомостей», — в поклонника большевизма, приветствовавшего диктатуру пролетариата, как Симеон-Богоприимец, — несколько помешался, ходил без сюртука, в рубашке, подвязанной чем-то вроде веревочки… Но это, может быть, только своеобразное опрощение — «под Толстого»[62].

Умер еще Тимирязев (Кл. Арк.). В «Известиях Всеукр. Центр. Исп. Комитета» от 30 апр. 1920 г. н‹ового› с‹тиля›) № 108 напечатано известие об этом. Умер 28 апреля член Моск‹овского› совета проф. Климент Арк. Тимирязев, перед смертью сказал своему врачу: «Я всегда старался служить человечеству и рад, что и в эту серьезную минуту вижу перед собой представителей той партии, которая действит‹ельно› служит человечеству. Я верю и убежден, что большевики работают для счастия народа и ведут его к счастию. Передайте Ленину мое восхищение его гениальным разрешением мировых вопросов в теории и на деле… Я преклоняюсь перед ним и хочу, чтобы все это знали…»

Тимирязев был мой профессор. Это человек замечательно искренний и прямой. Предполагать в нем страх или задние мысли невозможно. Невозможно также предполагать тут фальсификацию. Он те же мнения заявлял и в печати. Но очевидно, что в нем произошел довольно крутой перелом, не вяжущийся с общим представлением об его личности. Я помню, как он с обычной своей откровенностью восставал против народнических революционных стремлений студентов. Помню также его публ‹ичную› лекцию в зале, кажется, исторического музея, в которой, говоря о «листьях и корнях», он привел известную басню Крылова, в которой корни упрекают листья: «вы красуетесь на свете и воздухе, но мы здесь во тьме и сырости делаем настоящее дело». Тимирязев много работал над ролью хлорофилла в растениях и закончил лекцию блестящей апологией роли именно листьев: они энергию солн‹ечного› луча перерабатывают в жизненную силу, которою живут и корни. Он говорил слушателям о роли интеллигенции в обществе, которая, как хлорофилл листьев, претворяет свет знания в жизненную силу. Студенты его уважали и любили, зная, что это человек, в душе которого есть отголоски того святого, к чему стремится и молодежь, хотя он постоянно спорил с нею. Теперь я не могу примирить этого образа настоящего «интеллигента» с преклонением перед большевизмом, с его подавлением роли интеллигенции и свободы… Знаю во всяком случае, что до конца Тимирязев остался честным.

25 апр‹еля›/8 мая

Вчера вернулся Саков. Большевики пока не тревожат возвращающихся, и это очень разумно: возвращающиеся из мест, бывших во власти добровольцев, привозят оттуда вести о поражении деникинцев и об общем разочаровании, ими вызванном, а также о сравнит‹ельной› умеренности вступивших добровольцев[63].

Получил сведения о Пешехонове и Мякотине. Последний живет в Екатеринодаре, Пешехонов пока в Харькове, но не считает себя вполне осевшим: его по службе в кооперат‹иве› командируют в Одессу.

Вчера разнесся слух, что Дробнис умер в Харькове. Оказывается, первоначальные сведения о сравнит‹ельной› мягкости повстанцев, пожалуй, не верны: теперь говорят, что Дробниса и Коцюбинского бросили в яму, избили. Говорят даже, будто на Дробниса кинули доски и топтали по ним, точно дикие татары после битвы на Калке. Из Харькова послали агитаторов, но их скоро распознали и бросили в ту же яму. Тогда из Полтавы отправили 60 человек, которые налетели вдруг на Коломак (а не на Водяную, как говорили ранее) и, освободив заключенных, увезли их в харьк‹овскую› больницу… Слухов много. Говорят, м‹ежду› проч‹им›, будто красноармейцы сожгли восставшую деревню и избивали жителей. Так ли это — вопрос.

По поводу Дробниса и Коцюб‹инского› говорят, будто на последнем съезде в Харькове образовалось два течения: одно федералистское, стоявшее за большую самостоятельность укр‹аинской› республики и за смягчение большевистского режима, принимая во внимание местные особенности и большую склонность украинцев к индивидуализму. На этой стороне стоял Дробнис и Коцюб‹инский›. Это течение взяло сначала верх. Но потом, не знаю посредством каких приемов, — возобладала централистская партия (на этой стороне, м‹ежду› прочим, и Раковский). Дробнис и Коцюб‹инский› получили распоряжение немедленно выехать чуть ли не в Азербайджан, и на этом-то пути их захватили повстанцы. Все это подлежит еще проверке…

Яковенко, на мой вопрос, отвечает мне в полученном вчера письме, что при арестах в Шишаке, произведенных по распоряжению из Миргорода, известный всем бандит, Григорий Гмыря, не только не пострадал, но даже сделан начальником особого отдела по искоренению бандитизма… Хорош искоренитель!.. Это он нападал на Яковенка, и раненный при этом и умерший в больнице Скиданчук назвал его и его товарищей. Эта компания, заведомо всем Шишакам, вырезывала целые семьи… Всем в Миргороде распоряжается доктор Радченко.

* * *

Киев эвакуируется. Большевики опять помышляют об эвакуации из Полтавы. Вчера прибыл весь состав Киевского рев. трибунала. Утром девочка бежит мимо нас с книжками из школы. Другая ей навстречу в школу. Разговор. Занятий не будет. Школу реквизируют. Учительницы плачут: «Куда же мы динемось?» — «Ну, ну… Щоб не було нiяких разговорiв…» Так идет учение этого юного поколения… Это уже не первая реквизиция училища.

Я получил письма от Мякот‹ина› и Пешехонова. Один в Екатеринодаре. Другой переехал в Харьков. Пешехонов пишет, что он рад тому, что наконец недоразумение кончилось и противоестественная группировка (черносотенцев с демократами, надо думать) — кончилась. Бедняга В. А. гораздо тяжелее переживает этот кризис.

11 мая (28 апр‹еля›)

Сегодня в местной газете напечатана статья «Предвестие победы». Это замечательное предвестие состоит в том, что… Киев оставлен уже большевиками и его заняли поляки и петлюровцы. Это дает большие преимущества не полякам, а именно большевикам. Вместо того чтобы быть привязанными к городу, они могут свободно избирать хорошие позиции. А главное, — скоро они победят и без боя: польские рабочие и польское крестьянство сами подымутся против панов.

В городе суета. Дуня ходила туда. На улицах резкий ветер, почти буря, и такое же смятение среди