Дневник, 1917-1921 - Владимир Галактионович Короленко

Петр Фед. Бородков, купец 2-й гильдии, выдал тов. коммунистов и давал на них обвинит‹ельный› материал кременчугской контрразведке, что видно из дела этой контрразведки.

Моисей Гершов-Гомельский — участвовал в вооруж‹енном› ограблении гр. Абрамсон и бежал из-под ареста.

Моис. Сидоров. Белик — «будучи тюр‹емным› надзирателем при деникинщине, издевался над политическими заключенными» (и только!).

Ив. Павл. Воронцов — когда в Рыбцы приехала к‹онтр‹разведка›, составил списки советских› работников, вследствие чего было арестовано 9 чело‹век› и из них расстреляно 6. (По этому делу были арестованы Нина Ал. Сахарова и Степ. Никиф. Кравченко. Сахарова уже освобождена, про Кравченко не знаю.)

Петр Фед. Щербиненко служил в отряде Шкуро и вешал рабочих.

Вас. Никифоров. Подлесный, будучи сотр‹удником› кременч‹угского› секретно-оперативного отдела, во время обыска присвоил 68.000 р.

Подписано это Баскаковым (председ‹ателем› Ч.К.), завед‹ующим› секр‹етным› опер‹ативным› отделом Максимовым и секретарем Литвиновым.

Таким образом, расстреляны 5 бандитов, один вор во время обыска, один виновник расстрелов в Рыбцах, другой — в Кременчуге. Один за то, что служил в отр‹яде› Шкуро, и один за издевательство над заключенными. Теперь такие времена, что такие расстрелы не удивляют. Но все-таки от бессудности сжимается сердце. Напр‹имер›, казнь за издевательства над заключенными… Или, кто установил, что Щербиненко вешал рабочих, служа в отряде Шкуро…

Раньше было известие о расстреле трех человек. (За что?)

* * *

Винниченко обратился в большевика. В его газете «Нова Доба», выходящей в Вене, напечатано след‹ующее› известие о бывшем сподвижнике Винниченко46, Петлюре: «Польский министр Патек заявил, что в Польше никто не разговаривает с Петлюрой, как с политич‹еским› деятелем. Мы смотрим на Петлюру, как на атамана бандитов, которого можно использовать в борьбе с большевизмом» (Рад‹янська› Влада 15 травня (мая) 1920 г., № 108). Странное заявление со стороны польского министра, правительство которого все-таки хочет «использовать» Петлюру47. Правда ли?

19 мая напечатано известие от Губчека о приговоре «заседания Коллегии» к см‹ертной› казни след‹ующих› лиц: 1. Ещенко Сем. Влад. за выдачу деникинцам коммунистов и советских работников. 2. Батрака Кирилла Вас. за то, что, под видом красноармейца, производил вооруж‹енные› ограбления селян.

Примечание: приговоры приведены в исп‹олнение› 17 мая 1920 г. Подписи: Председателя губчека Баскакова и за Зав‹едующего› Секр‹етным› Опер‹ативным› отделом Максимова.

Таким образом, приговоры администрат. коллегии даже к см‹ертной› казни входят окончательно в силу. Недавно «съезд представителей Народных судов решил, что дела администрат‹ивной› юстиции должны считаться в пределах компетенции нар‹одного› суда». «Рад‹янська› Вл‹ада›», 1 мая 1920 г., № 97 (112).

‹8› 21 мая н/с

Сменен председ‹атель› Ч.К. Баскаков. Говорят, назначают кого-то из Харьк‹ова›. Баскаков на днях зашел к арестованному бывшему офиц‹еру› Семикину: «Ты за что здесь сидишь?..» — «Вероятно, за то, что меня мать родила». — «Я тебя здесь сгною!..»

Может быть, из Харькова пришлют кого-ниб‹удь› приличнее…

Арестован Конст. Маркович Кирик. Был при трибунале. Остался при приходе Деникина. Мне с другими пришлось хлопотать: он действительно оказывал некоторые услуги при освобожд‹ении› арестованных большевиками. Теперь арестован за взятки и грабежи… Говорят, жена делала себе необыкнов‹енные› бархатные платья. Собирается ко мне, чтобы я опять хлопотал. Это, конечно, — пустое. Я за воров не ходатай.

Иррациональное…

Утром я выхожу в гор‹одской› сад. Солнце поднялось невысоко, и деревья, освеженные дождем, дают яркие световые пятна и тени. Природа весела, бодра и прекрасна.

Ко мне подходит человек с винтовкой. Это сторож городского сада. Я с ним знаком. Как-то на Пасхе я пошел в сад с девочкой, внучкой. Он с каким-то вызывающим видом пошел мне навстречу. Сад официально не был еще открыт. Я прошел через огромную прореху в заборе: зимой разбирали заборы на топливо и теперь с площадки можно пройти в гор‹одской› сад через сад дома.

— Можно здесь погулять? — спрашиваю я у сторожа.

— Нужно дать сторожу праздникового, тогда можно, — говорит он и смотрит на меня тем же вызывающим взглядом. Лицо у него худое, взгляд довольно тусклый. Вид довольно захудалого человека. Я улыбаюсь и даю праздникового. Он, видимо, тронут, и, когда погуляв немного, я иду назад, он выходит навстречу и приглашает погулять еще. С тех пор он каждый раз подходит ко мне и вступает в разговор.

Живет он здесь вдвоем с женой. У жены такой же захудалый вид. Она очень смирная, а у мужа есть что-то простодушно хищное. Жить трудно, а жить надо. Живут в тесной и сырой хибарке и недоедают. Жалование сторожа маленькое. Не хватает на хлеб. И его глаза глядят по сторонам: нет ли где какого источника дохода.

Сегодня у него вид особенно несчастный. Он подходит и садится рядом. Через плечо у него винтовка на веревочной перевязи.

— С обхода? — спрашиваю я.

— Да, с обхода, снизу.

И он утомленно мотает головой по направлению к долине, где расположен нижний сад с чудесной зеленой светотенью. Света ярки, тени глубоки и темны… На противоположном склоне темным пятном виднеется пущенная в сад лошадь.

— Лошадь? — говорю я вопросительно.

— Сегодня уже два раза выгонял, — говорит он устало. — Все пускают… Такой народ, не поверите… Известно, кобишанцы. Я к себе ближе 5 сажен не подпускаю. Говори оттеда! А то — пожалуй, винтовку отнимут, над самим зло сделают. Городьбу еще с зимы разобрали. Теперь где-то лошадей не пустить… Траву топчут, ветки обрывают. Ничего не поделаешь… Вот опять к молодым деревьям идет…

Я понимаю, что ему в самом деле не бежать каждый раз. Наши заборы тоже разобраны: у домовладельцев срублена роща внизу, которой они очень дорожили. Фруктовый сад стоит беззащитный: ограда зияет огромными прорехами.

— Шостый день не ел хлеба, — говорит он неожиданно, и в голосе его звучит тоска… — Вот что наделали…

Кто наделал? До известной степени понятно: владыки настоящего положения, и я даже не спрашиваю. Но через некоторое время он с таинственным видом наклоняется ко мне.

— Слушайте, дедушка, что я вам расскажу. Сижу я как-то, обедаю: суп есть, хлеба нету. Приходит какая-то барыня… Это что же, говорит, суп есть без хлеба. Нехорошо! Нехорошо, конечно. Да как нет хлеба, то и не будешь его есть… На следующий день иду я снизу, с обхода, — сидят какие-то трое. Сидят вот тут, на скамейке, разговаривают про себя. Остановился я вот тут на уступе, смотрю на сад, сам слушаю. Вот один, слышу, говорит: «Так не возьмешь… А если дать хлеба и соли, так возьмешь». Тут я понял: коммунисты!.. Это они сговариваются, как лучше нашего