Рокоссовский - Сергей Егорович Михеенков

В то утро вместе с командой на открытие огня в небо взмыли сотни ракет. 7 часов 30 минут – и гигантский залп расколол небо и сотряс землю. Ураган огня и металла, зародившись на тыловых и ближних позициях артиллеристов, гигантским языком вытянулся в сторону немецких боевых порядков. Во время первого огневого налёта артиллеристы произвели до пяти-шести тысяч выстрелов. Тяжёлые снаряды гаубиц и пушек старательно перепахивали оборону противника. Ещё и ещё, ещё и ещё…

Сильная оптика стереотрубы давала возможность увидеть результаты работы артиллерии. Столбы дыма поднимались над первой линией немецкой обороны всё выше и выше. Взрывы тяжёлых снарядов выдёргивали из земли и разбрасывали обломки брёвен наблюдательных пунктов, блиндажей и землянок. Некоторое время Рокоссовский не мог оторваться от окуляров – картина огневого налёта артиллерии Донского фронта зачаровывала своим масштабом и силой воздействия на противника. Какое-то время удар нарастал, и казалось, это может закончиться только чем-то апокалиптическим. Но вскоре сообщили, что противник начал покидать окопы первой линии. И Казаков тут же приказал часть огня перенести в глубину немецкой обороны. Артподготовка длилась 80 минут. В 8 часов 50 минут после недолгой внезапно наступившей тишины на нейтральную полосу из окопов дивизий первого эшелона 65-й армии вылилось многоголосое «ура!». Пошла матушка-пехота. Танки поддержки. Артиллеристы буквально на руках толкали перед собой сорокапятки – на случай, если оживут неподавленные огневые точки.

Рокоссовский знал: если у соседа справа, армий Юго-Западного фронта, противник – румыны, то у него – немцы, стойкие и опытные солдаты, и сломить их сопротивление, прорвать их оборону будет намного сложнее. Задачей генерала Батова было прорвать немецкую оборону на всю её глубину, «зайти во фланг и тыл обороны противника на рубеже реки Дон, наступать в юго-восточном направлении на Вертячий».

Вскоре выяснилось: немцы частью сил успели отойти на вторую линию обороны и встретили наши наступающие части огнём. И снова заработала артиллерия генерала Казакова. Часть орудий была выдвинута непосредственно в боевые порядки наступающей пехоты. Артиллеристы расстреливали огневые точки врага, его опорные пункты прямой наводкой. Огнеприпасов не жалели. И вскоре оборона противника начала давать трещины и распадаться.

Пробыв на ВПУ ещё час-другой, Рокоссовский отправился в 24-ю армию. Батову сказал:

– Вот что, Павел Иванович, сопротивление немцев сильнее, чем я ожидал. Ударная группировка продвигается медленно. Нажимайте без пауз. И помните: левый фланг Двадцать первой армии на вашей ответственности.

В прорыв вводились танковые корпуса и бригады.

Первый адъютант штаба 6-й армии Паулюса полковник Вильгельм Адам вспоминал, как они после прорыва советских танков и пехоты под Богучаром и Серафимовичем эвакуировали штаб армии на юг, к Дону: «Противник прорывался всё большими силами сквозь наш фронт, взломанный в нескольких местах. Передовые части его наступающих войск быстро сближались. А у нас не было никаких резервов для того, чтобы предотвратить смертельную угрозу. <…> От отдела снабжения армии до моста через Дон у Нижне-Чирской было уже недалеко. Но то, что мы теперь пережили, превзошло всё, что было раньше. Страшная картина! Подхлёстываемые страхом перед советскими танками, мчались на запад грузовики, легковые и штабные машины, мотоциклы, всадники и гужевой транспорт; они наезжали друг на друга, застревали, опрокидывались, загромождали дорогу. Между ними пробирались, топтались, протискивались, карабкались пешеходы. Тот, кто спотыкался и падал наземь, уже не мог встать на ноги. Его затаптывали, переезжали, давили. В лихорадочном стремлении спасти собственную жизнь люди оставляли всё, что мешало поспешному бегству, бросали оружие и снаряжение; неподвижно стояли на дороге машины, полностью загруженные боеприпасами, полевые кухни и повозки из обоза – ведь верхом на выпряженных лошадях можно было быстрее двигаться вперёд. Дикий хаос царил в Верхне-Чирской. К беглецам из 4-й танковой армии присоединились двигавшиеся с севера солдаты и офицеры 3-й румынской армии и тыловых служб XI армейского корпуса. Все они, охваченные паникой и ошалевшие, были похожи друг на друга. Все бежали в Нижне-Чирскую».

Наступление северной и южной ударных группировок Красной армии было проведено почти молниеносно. Уже 23 ноября после полудня танковые авангарды Юго-Западного и Сталинградского фронтов замкнули кольцо окружения в районе степного хутора Советский. С севера по глубоким снегам шёл танковый корпус генерала А. Г. Кравченко[84]. В ноябре 1941 года 31-я танковая бригада Кравченко поддерживала 16-ю армию в районе подмосковного Клина. А здесь удачливый и храбрый танковый генерал едва не угодил под трибунал.

После артподготовки стрелковые дивизии Юго-Западного фронта пошли в наступление. Однако продвижение их было чрезвычайно медленным. По графику в прорыв надо было уже вводить танковые и механизированные соединения, но прорвать оборону противника на всю глубину всё ещё не удавалось. Сталин позвонил Ватутину, спросил, почему ударная группа фронта продвигается так медленно. Ватутин, предвидя гнев Верховного главнокомандующего, к тому времени уже отдал приказ командирам танковых корпусов атаковать, не дожидаясь прорыва. Это означало – идти на минные поля, лезть на неподавленные ПТО. Командиры корпусов, хорошо понимая, чем для экипажей обернётся приказ комфронта, под разными предлогами начали затягивать начало атаки, надеясь, что пехоте, пробиравшейся вперёд по глубокому снегу, вот-вот самой удастся завершить прорыв.

– Если пехота не в состоянии прорвать оборону противника, почему стоят танковые корпуса? – теряя терпение, спросил Сталин. Верховный внимательно следил за ходом событий.

– Таковые корпуса получили приказ о начале наступления, – ответил Ватутин. – Но… не выполнили его. Тянут.

– Что нужно сделать, чтобы они выполнили приказ о наступлении?

– Расстрелять командиров корпусов и назначить на их место надёжных командиров, – ответил Ватутин.

Командующий Юго-Западным фронтом кипел гневом и действительно был готов к крайним мерам. Он ждал только распоряжения Верховного. Но после непродолжительной паузы Сталин вдруг сказал:

– Пусть им будет стыдно. – И положил трубку.

Ватутин, немного успокоившись, позвонил генералу Кравченко и передал ему разговор с Верховным главнокомандующим. Тут же взревели сотни моторов и, поднимая снежную пыль, боевые машины ринулись вперёд. Корпуса обогнали пехоту и при минимальных потерях завершили прорыв. Через три дня разведка увидела впереди тридцатьчетвёрки, мчавшиеся встречным курсом. Это были танки 4-го механизированного корпуса генерала В. Т. Вольского[85] из авангарда Сталинградского фронта.

Торопил Сталин и Рокоссовского. 23 ноября 1942 года в 19 часов 40 минут в штаб Донского фронта поступила шифровка:

«Товарищу Рокоссовскому.

Копия: товарищу Василевскому.

По докладу Василевского 3-я мотодивизия и 16-я танковая дивизия немцев целиком или частично сняты с вашего фронта и теперь дерутся против фронта 21-й армии. Это обстоятельство создаёт благоприятную обстановку для того, чтобы все армии вашего фронта перешли к активным действиям. Галанин действует вяло, дайте ему указания, чтобы не позже 24 ноября Вертячий был взят.

Дайте также указания Жадову[86], чтобы он перешёл к активным действиям и приковал к себе силы