Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков

— Вот и выплыл, хитрец, — говорит протоиерей, сверкая острыми зубами, обращаясь скорее к самому себе, нежели к Сапнову. — Думал, обманул всех, ан нет, нас не обманешь, мы ждать умеем. Выплыл, теперь не денешься никуда, теперь тебя достану. Плыви, не плыви, а от меня не уйдёшь.

Шелестя складками рясы, он подбирается всё ближе к Григорию. Сапнов переворачивается, встаёт на четвереньки, пытается уползти обратно в спасительные воды, где не достанет его продавший душу священник, но прото-ирей споро достает что-то из кармана, взмахивает рукой, и на лицо Григория попадают мелкие брызги.

— Не уйдёшь! — торжествующе верещит тень за спиной Сапнова, и он чувствует, будто у самой кромки воды упирается в невидимую стену. — Не уйдёшь! Не ты один готовился. Несвятая вода — это тебе не просто так. Ты теперь не раб божий, ты — нечисть осквернённая.

Протоиерей заливается визгливым хохотом, глядя на бесплодные попытки Григория скрыться от него в реке. Подкрадывается ближе и ближе, отводит руку с вилами для замаха, и Сапнов еле успевает откатиться в сторону, уходя от удара. В голове вспыхивают пурпурные цветы, распыляя боль от похмелья, и в глазах на миг темнеет. Этого хватает, чтобы протоиерей подтянул вилы обратно и приблизился на расстояние удара. Григорий силится подняться на ноги, и это его спасает — ржавые зубья, метившие в шею, вонзаются в бедро. Григорий кричит не своим голосом, но свободной рукой успевает схватиться за черенок, не даёт служителю выдернуть оружие. Тело грузчика непривычно Григорию, оно крупнее его собственного, и он с трудом координирует движения, но сила в этом теле, выработанная годами изнуряющих трудов среди белой мучной взвеси, велика. Он крепко держит черенок, ожидая, что протоиерей подберётся поближе, и Сапнов сможет достать его взмахом длинной тяжёлой руки с примотанным ножом. Но нечистый хитрее Григория, он, наоборот перехватывается за дальний конец черенка и наваливается на него всем телом, вгоняя железо глубже в плоть.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Григорий рычит сквозь зубы, делает шаг назад и в сторону и вырывает вилы из ноги. Как огромный яростный медведь, он бросается на священника и вгоняет ему нож под рёбра, хватает второй рукой за ворот и швыряет в сторону. Тот с коротким криком взмывает в воздух, описывает дугу и с хрустом врезается в невидимую преграду над рекой, неестественно складываясь пополам. Григорий склоняется над нечистым и, глядя в тускнеющие глаза, долго бьёт его ножом, пока ряса не начинает хлюпать от пропитавшей её крови.

Дома Григорий срезает припёкшуюся к ноге штанину, промывает рану под краном и перематывает обрывком простыни. Находит в своём гардеробе брюки посвободнее и с трудом натягивает их на чужие ноги, пропитанные болью от артрита. Достаёт из сейфа охотничье ружье, кажущееся игрушечным в новых руках, набивает карманы патронами.

Заглядывает к сыну. Алёшка сидит на кровати, а за окном виднеются уходящие вдаль коробки домов, за которыми алым нимбом садится солнце. Сын поворачивает голову к двери, и мёртвые глаза смотрят сквозь Григория, не видя его. Сапнов тихо закрывает дверь и запирает её на ключ.

Он еле умещает тело за рулем, кое-как захлопывает дверь, а во время пути то и дело не рассчитывает силу, давя на педаль, и машина резко рвет с места, распугивая других водителей. Ему сигналят вслед, но он не слышит, думая лишь о том, как поскорее доехать, пока не случилось непоправимое, пока не закончилось служение, и безликий святой в старом теле Григория не вышел из церкви, чтобы навсегда затеряться на просторах этого мира.

Заспанный священник в монастыре на окраине долго не может взять в толк, что от него хочет Григорий, и лишь когда Сапнов суёт ему в руку пачку денег, соглашается освятить патроны.

Когда Григорий выходит из ворот монастыря, то видит, что дорогу к машине ему преграждает тёмная фигура. Ряса на ожившем протоиерее поблескивает в лунном свете, мокрая от крови. В этот раз служитель не заводит разговоров, а молча бросается вперёд.

Григорий мысленно проклинает себя, что оставил ружьё в машине. Еле успевает увернуться от удара вилами и коротко бьёт протоиерея кулаком в оскаленную пасть. Тот валится на землю, и Григорий не даёт ему встать, припечатывая сверху ногой в грудь. Вырвав из ослабевших рук вилы, он замахивается и вонзает их протоиерею в живот. Тот кричит от боли. Григорий надавливает на вилы сильнее, проворачивает их в чреве нечисти, и протоиерей затихает. Изо рта его течет тёмная кровь.

К церкви Сапнов подъезжает в ведьмин час. Дома и пустые дворы вокруг скованы той тишиной, что рождается лишь страхом. Григорий чувствует, как за мутными стёклами в тёмных квартирах замерли люди, не спящие, затаившиеся, надеющиеся, что страшное минует, не заметит их, если не высовываться.

Окна церкви и дверной проём озарены красным бесовским светом. Григорий слышит доносящиеся изнутри визг и нестройные песнопения, отдалённо напоминающие литании. Зарядив ружье, он глушит мотор и направляется ко входу.

Когда Сапнов ступает внутрь, его захлестывает неистовый, хаотичный водоворот шабаша. На секунду Григорий замирает, остолбенев, и тут же его хватают под руки две молодые, смеющиеся бесовки и влекут через храм по выщербленным сотнями каблуков иконам. Храм полон прихожан, да не тех, для которых его строили. Ведьмы, ряженые в бесчисленные цветастые юбки, с непокрытыми головами, молодые, лукаво подмигивающие девицы и изборождённые морщинами полубезумные старухи, скалящие белоснежные клыки или последние гнилые пеньки зубов, с горящими взглядами и слепыми очами, с кривыми каменными ножами и резными деревянными посохами в руках, перемазанные кровью и чистые, словно ангелы, пышущие здоровьем и безнадёжно увечные, щёлкающие в неуклюжем танце костяными и деревянными протезами и отбивающие стройными ножками чечётку, тонкие, как ветка ивы, и грузные, раскрасневшиеся, как торговки сдобой на базаре, исступлённо выкрикивающие хулы, поминутно харкая на пол чёрной слюной, и благоговейно замершие, устремив взгляды к алтарю, сливающиеся прямо на полу в противоестественном соитии и дерущие друг другу волосы в драке — все они проносятся мимо Григория, как безумный хоровод. Вокруг рыскают хромые псы и визгливые коты, из трещин в стене ползут склизкие черви, в щелях половиц подрагивают лапками жирные белые пауки, а в тенях верещат клубки крыс.

Григорий, оцепеневший и растерявшийся, обеими руками сжимает ружье. Подхвативший его поток тел выносит Сапнова на пустое