Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

заблаговременно укреплен противником. Помимо того, что город являлся мощным железнодорожным узлом, он прикрывал собою выход на Брест-Литовск, а следовательно, в тыл всему южному крылу германского фронта. В Ковеле сходились железные дороги Брест-Литовск – Ковель, Люблин – Холм – Ковель, Ярослав – Рава-Русская – Сокаль – Владимир-Волынский – Ковель. Этот пункт был очень важен для обеих сторон, если вспомнить бедность Восточного театра военных действий в коммуникациях.

Повышенное внимание штаба Юго-Западного фронта к Ковелю, вместо организации широкомасштабного маневренного наступления на львовском направлении, имело свои корни в увлечении теорией «ключей позиций» XIX столетия. Это явление было присуще русским военачальникам еще в Русско-японской войне 1904–1905 гг., характерным примером чего служит операция при Сандепу, проведенная русским главнокомандующим А. Н. Куропаткиным 25–28 января 1905 г. «Русское командование обнаруживало стремление к захвату географических пунктов, а не к широкому маневру. Эти географические пункты… представляют собой „ключи“, захват которых должен дать победу. Понятие о разрешающих оперативные и тактические проблемы ключах позиций, пропагандируемое в свое время эрцгерцогом Карлом и перенесенное генералом Жомини в первой половине XIX столетия в русскую военную академию, еще находило себе место в среде русских генералов на рубеже XX столетия…»[300] Потери сторон под Сандепу выразились в 12 тыс. чел. у наступавших русских и около 9 тыс. у оборонявшихся японцев. Четыре к трем при равной технике. В 1916 г. австро-германцы под Ковелем имели превосходящую технику, и потери наступавших в лоб русских войск, соответственно, были больше.

Взятие русскими Ковеля, несомненно, еще более разобщало австрийцев и германцев в их усилиях по противодействию русскому наступлению. Севернее Ковеля располагается труднопроходимая местность из болот. Именно эта полоса разделяла германские и австро-венгерские оборонительные рубежи на Восточном фронте на две неравные части.

Следовательно, захват Ковеля предполагал не только взаимодействие двух русских фронтов в их наступлении в Польше, но и оперативный разрыв между немцами и австрийцами. Противнику пришлось бы спешно свертывать непрестанно оголявшиеся фланги и тем самым, отступая в разные стороны, тщетно пытаясь сохранить единство оборонительного фронта, отдавать русским территорию, занятую в 1915 г. Одним только давлением и постоянной угрозой с флангов в прорыве на ковельском направлении русские вынуждали бы австро-германцев отступать без боя.

Противник не хуже русских понимал значение Ковеля. Поэтому уже в последних числах мая сюда стали перебрасываться германские подразделения Лютвица, Бернгарди, Марвица и др.: уже 1 июня здесь был полностью сосредоточен 10-й германский армейский корпус. Это был тот самый 10-й нижнесаксонский армейский корпус В. фон Лютвица (19-я ганноверская и 20-я брауншвейгская пехотные дивизии), что с весны 1915 г. (Горлицкий прорыв) играл роль «пожарного» соединения на Восточном фронте.

Наиболее отборной здесь являлась 20-я брауншвейгская пехотная дивизия. В начале войны, в ходе боев на Западном фронте, она была окружена французами в Вогезах. Французы предложили окруженным немцам сдаться, но те предпочли умереть, но не покориться. Яростной штыковой атакой брауншвейгцы пробились из окружения. За этот подвиг дивизия получила наименование «стальной» и право ношения на фуражках и касках черепа («Адамовой головы»), каковой привилегией до того пользовались только «гусары смерти».

Присутствие 10-го германского корпуса на наиболее опасном направлении означало, что враг будет сдержан. И действительно, 20-я брауншвейгская («стальная») дивизия была разбита только в упорных боях на луцком направлении 17–20 июня русской 4-й «железной» стрелковой дивизией А. И. Деникина. Дивизия генерала Деникина с 1914 г., когда она была еще бригадой, выполняла роль точно такого же самого «пожарника» в 8-й армии А. А. Брусилова. Теперь же она играла эту роль на всем Юго-Западном фронте. А 19-я германская пехотная дивизия была разбита лишь в бою у деревни Трыстень 15 июля частями русских 3-й гвардейской пехотной (В. В. Чернавин) и гвардейской стрелковой (П. А. Дельсаль) дивизий.

Характерно, что немцы укрепляли своими дивизиями все направления, по-старому вкрапливая германские войска меж австрийцами. Подобная чересполосица, прежде всего, позволяла использовать многочисленную германскую технику (многочисленную, конечно, по сравнению с русскими) на всех опасных направлениях. Главным же фактором являлось то, что в присутствии немцев австрийцы уже не бежали, а останавливались и дрались. Однако в Ковель шли практически лишь одни немецкие подразделения, составившие маневренную группу А. фон Линзингена. Австрийские же войска, перебрасывавшиеся из Италии и из тыловых частей, подкрепляли шатавшийся фронт в Карпатах и на львовском направлении.

В то же время, когда был дорог каждый час, русские приступили к затяжной перегруппировке. В новые места дислокации потянулись войска, военная техника, тылы и штабы. Интересно, что русское командование, пытаясь обезопасить себя от шпионской деятельности, приступило к практике выселения «ненадежного» населения с вновь завоеванной территории. Вдобавок заодно исполнялись и указания еще 1915 г. относительно кампании «шпиономании». Например, из Луцкого, Дубенского и Кременецкого уездов за неделю было выселено 13 тыс. немцев-колонистов и членов их семей[301].

2 июня директивой по армиям фронта главкоюз остановил наступление войск. В тот же день Брусилов телеграфировал Алексееву относительно предполагаемого главного удара Западного фронта, что «постоянные отсрочки нарушают мои расчеты, затрудняют планомерное управление армиями фронта и использование в полной мере той победы, которую они одержали… [и в заключение] Приказал 8-й армии прекратить наступление».

Надо сказать, что вплоть до передачи главного удара на Юго-Западный фронт ближе к концу июня, Ставка неохотно давала Брусилову резервы. Связывалось это, по-прежнему, с требованиями французов. Лишь провал наступления армий Западного фронта под Барановичами позволит генералу Алексееву бить по австрийцам. Как считает уже упоминавшийся Е. Э. Месснер, «прими наша Ставка, под влиянием Луцкой победы, решение отказаться от Южного похода на Берлин и возвратиться к первому плану генерала Алексеева – поход на Будапешт, то против такого решения решительнейшим образом запротестовал бы Париж, для которого вся стратегическая мудрость заключалась в согласовании своих осторожных действий по стратегическому направлению Париж – Берлин с нашими интенсивными действиями на стратегическом направлении Минск – Берлин. Для Парижа взятие Луцка Калединым было так же маловажно, как взятие Эрзерума Юденичем, потому что в представлении французов немцы были единственным опасным врагом, а австро-венгры и турки – незначительными величинами в стратегии, в войне».

Приостановка наступления 8-й армии, с целью выравнивания по ней прочих приотставших армий, позволила Линзингену выиграть время и подтянуть свои немногочисленные резервы в ключевые точки складок местности. Немцы сразу же, в ходе боев, принялись за строительство из разрозненных укрепленных тыловых позиций мощного укрепленного района, по своему характеру принявшего черты современной крепости-лагеря. Благодаря фортификационному укреплению местности австро-германцы сумели остановить русских меньшими силами: «Во время боя тыловые опорные пункты и позиции часто играют видную активную роль, потому что помогают дать отпор противнику, прорвавшему или занявшему фронт позиции. И облегчают производство контратак на внутреннее пространство позиции, так как отступившие с фронта войска могут устроиться за