Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

Что касается венгерского руководства, то в ноябре 1957 г., в дни совещания, Я. Кадар встретился с лидерами многих компартий и убедился, что идея суда над И. Надем в принципе находит их поддержку как действенная мера во устрашение «ревизионизма», совсем не обязательно именно югославского. Однако и после этого запланированный судебный процесс был еще раз перенесен (в феврале 1958 г.), причем вновь по инициативе Москвы, опасавшейся теперь уже не столько негативной реакции югославов, сколько того, что суд испортит впечатление от новой советской программы мер по разоружению, адресованной Западу, — она была представлена на сессии Верховного совета СССР в марте[724].

В начале апреля 1958 г. во время официального визита Хрущёва в Венгрию советский лидер, вполне удовлетворенный ходом консолидации кадаровского режима, отметил довольно хорошие отношения с Югославией. Вместе с тем он подчеркнул, что «замазывать принципиальные вопросы нельзя, потому что их [югославов] неучастие в Совещании и неподписание Декларации говорит о том, что мы стоим на разных позициях». Сейчас в наших отношениях, продолжал Хрущёв, снова «набегают некоторые тучки». Причиной, по словам Хрущёва, стал проект Программы СКЮ, который югославы хотят представить на своем партсъезде, открывающемся 22 апреля. «Мы почувствовали, — заявил советский руководитель, — что мы оказались в очень тяжелом положении»: в их программе имеются положения, направленные против Декларации, подписанной коммунистическими и рабочими партиями в Москве, то есть «они поднимают эти спорные вопросы как программные. И там другие вопросы имеются, с которыми мы не согласны»[725]. Соответственно «встал вопрос, как быть». «Если послать делегацию, она должна выступить», ибо «молчать неудобно», «а если будет выступать, но этих спорных вопросов не поднимет, так что — мы согласны с этим?». При выступлении, говорил далее Хрущёв, мы не можем «обойтись без критических замечаний. Приехать же в гости и критиковать хозяев — это неприлично». «Критикуется там Сталин, его период руководства, но там нет ни слова критики в адрес Соединенных Штатов Америки». Да, мы осудили Сталина, рассуждал Хрущев, но то был наш период истории, «и мы гордимся им, если снять эту накипь. А Соединенные Штаты Америки — это страна, которая добивается господства в мире и является мировым жандармом в борьбе против коммунистического движения». И тут «напрашивается не совсем хорошее сравнение: если хлеб дают американцы, то их тогда не надо трогать, а социалистические страны можно критиковать». Подчеркнув свое нежелание ссориться с Тито и СКЮ, стремление к дружеским отношениям и даже поддержанию связей по партийной линии (очевидно, дав тем самым венграм установку не педалировать на готовящемся процессе по делу Надя обвинений в югославский адрес), Хрущёв вместе с тем информировал венгров о том, что КПСС воздержится от посылки в Югославию своей делегации на съезд СКЮ, довольствовавшись присутствием на съезде советского посла в качестве наблюдателя[726]. Не направила своей делегации на съезд и ВСРП.

Принятие в апреле 1958 г. на VII съезде СКЮ новой программы партии, признанной в Москве ревизионистской, внесло коррективы в тактику КПСС на югославском направлении. Если до тех пор идеологические структуры КПСС воздерживались от развернутой критики идейных установок СКЮ, то теперь решено было дать принципиальные оценки документу, по ряду своих важнейших положений расходившемуся с линией КПСС, нашедшей выражение в ноябрьской Декларации компартий. В инициировании новой кампании критики югославского «ревизионизма» нельзя недооценивать роль китайского фактора. Зная о крайне негативном отношении лидеров китайской компартии к новой программе СКЮ[727], руководители СССР сделали свой выбор: они решили принести югославов в жертву видимому сохранению советско-китайской дружбы, куда более важного гаранта поддержания единства мирового коммунизма. С публикации в «Правде» 9 мая 1958 г. большой редакционной статьи с критикой программы СКЮ (статья называлась «В единстве и сплоченности марксистско-ленинских партий — залог дальнейших побед мировой социалистической системы») антиревизионистская кампания отчетливо выраженной антиюгославской направленности стала набирать силу. Она не ограничилась только советской прессой, велась в масштабах всего «социалистического лагеря» и создавала впечатление явной скоординированности[728]. Однако даже в условиях острой публичной критики сохранялись установка на дальнейшее поддержание нормальных отношений с Югославией, прежде всего по государственной линии, и действовало указание «не вести дело на разрыв с ней», что нашло отражение в материалах майского пленума ЦК КПСС 1958 г. и решениях Президиума ЦК КПСС, принятых в те же недели. Критика, отмечалось в процитированном выше установочном документе, «не должна вылиться в крикливую перепалку; не следует размениваться на мелочи, задевать национальные чувства югославов. Критика должна быть принципиальной, аргументированной и вестись в спокойном тоне, не впадая в крайности 1949–1953 гг.»[729]. В Кремле и на Старой площади, очевидно, все-таки извлекли некоторые уроки из прошлого, по пути сталинских агиткампаний принципиально решено было не идти, ведь это наносило бы только ущерб влиянию КПСС. Несправедливая и грубая критика не казалась многим в мире убедительной, а скорее приносила обратный эффект: она лишь способствовала росту авторитета югославских коммунистов как носителей некой антисталинской и якобы более демократической, но прежде всего больше отвечающей специфическим условиям отдельных стран альтернативы в мировом коммунистическом движении[730]. На майском пленуме ЦК КПСС 1958 г. Хрущёв, критикуя югославов, вместе с тем (как ранее в закрытом докладе о культе личности на XX съезде КПСС в феврале 1956 г.) говорил о нелепости и неубедительности обвинений в их адрес, звучавших при Сталине: как можно было, в самом деле, обвинять Тито и его окружение в сотрудничестве с нацистской Германией, когда весь мир знал, что уж они-то сражались с нацистами «как дай Бог каждому», вопрошал с трибуны советский лидер[731]. О какой-либо ревизии роли титовской Югославии в войне не было и речи. Вместе с тем Югославию решили проучить, прибегнув к методам экономического давления. Речь идет об одностороннем пересмотре планов экономического сотрудничества и новой отсрочке в предоставлении ранее обещанных Югославии советских кредитов.

Между тем в самый разгар международной кампании с критикой югославского ревизионизма вступала в решающую стадию подготовка в Венгрии судебного процесса по делу Имре Надя. 17 июня 1958 г. в газете «Правда», как и в прессе других стран, было опубликовано довольно пространное Сообщение министерства юстиции ВНР о состоявшемся судебном процессе по делу Надя «и его сообщников». На закрытом суде, проходившем в венгерской столице, в качестве главного обвиняемого выступал бывший премьер-министр страны, ветеран компартии Имре Надь, в октябре–ноябре 1956 г. не сумевший овладеть ситуацией в условиях глубокого внутриполитического кризиса и предотвратить сильный сдвиг вправо, реально угрожавший утратой коммунистами власти и переходом их в оппозицию[732]. Обнародованное обвинительное заключение вменяло ему