Уильям Питт. Вечно Младший - Мурат Магометович Куриев

говорить о том, что обе страны нуждались в передышке, а можно – о некоем тупике. Франция господствовала на Европейском континенте, Англия – на морях. Для любого нового шага требовались и силы, и деньги. Бонапарт, безусловно, был в лучшем положении, но в конце лета 1801 года он решил не отказываться от переговоров. Сыграло ли свою роль то обстоятельство, что теперь он имел дело не с Питтом, к которому испытывал личную неприязнь? Возможно, хотя и преувеличивать «фактор Питта» не стоит. Наполеон был способен мыслить очень трезво, и он, несомненно, все продумал.

Питт, кстати, принял участие в обсуждении условий. Нет, он не руководил процессом, этого Аддингтон и Хоксбери не допустили бы, Питт лишь давал советы. И Хоксбери вспоминал, что незадолго до окончания переговоров Питт просидел с ним полночи и в конце беседы предложил прекратить военные действия. Критиковал ли он предварительные договоренности, на которые согласились участники переговоров? Разумеется. Однако назвал их «вполне похвальными и в целом выгодными».

В детали мы сейчас вдаваться не будем, они еще всплывут, тогда и вспомним. Условия Амьенского мирного договора, заключенного 27 марта 1802 года, уже будут слегка отличаться, и не в пользу Англии. Но людей мало волнуют детали, ведь наконец-то наступил мир!

В Англии событие вызвало небывалый энтузиазм. Обязательно упоминается история с приездом в Лондон адъютанта Бонапарта Лористона. Жители столицы распрягли его карету и сами доставили француза в центр города. Восторг, всеобщее ликование! Но уже хорошо известный нам лорд Мальмсбери называет случившееся «позорным обстоятельством и прискорбным инцидентом». Мальмсбери и многие аристократы отмечают, что «торжествует только чернь». Лорды, пусть и не все, совсем не радуются.

Гренвилл, Уиндэм, Каннинг просто негодуют. Сейчас – позор, впереди – катастрофа! Уиндэм, выступая в парламенте, говорит: «Это мир, которому все радуются, но никто не испытывает чувства гордости…» Нечто похожее от Шеридана, последовательно выступавшего за заключение мира с Францией: «Необходимый, но позорный…»

Аддингтона обвиняют не только в том, что он подписал крайне невыгодный для Англии мир, но и в том, что этот мир не предотвратит войну, а сделает ее неизбежной. Питт так не считает. После подписания предварительных условий, когда Гренвилл в парламенте жестко критикует правительство, Питт, приехавший в Лондон, продолжает защищать Аддингтона.

Считается, что речь Питта, в которой он поддержал премьера и его кабинет, сильно помогла Аддингтону. Влияние Питта на членов парламента по-прежнему сильное. Только… Зачем он это делает? Все его ближайшие друзья, тот же Каннинг, дают самые мрачные прогнозы. Питт верит в лучшее? Где его знаменитая дальновидность?

Тонкий момент. Питта потом опять будут упрекать, и по делу. Объяснить можно лишь так. Питт (пока, во всяком случае) продолжал держать данное Аддингтону слово. Кроме того, он ведь действительно так давно хотел заключить мир сам, что предпочел на многое закрыть глаза. И думать, что мир, по крайней мере, гарантировал безопасность Англии.

Умный и бесконечно преданный Питту Каннинг весной 1802 года точно описал состояние и настроения Питта в письме Уиндэму: «Он не может не думать о том, что этот мир (Амьенский. – М. К.) отличается от Предварительного договора. Но начните обсуждение – и он будет, он должен одобрять и его. Для него заговорить о различиях значит отречься от Аддингтона. Он не будет этого делать… Возможно, пройдут месяцы для того, чтобы он увидел картину такой, какой видим ее мы с Вами…»

Сколько это может продолжаться? Неужели Питт не видит, что Аддингтон не справляется с ролью премьера? Лас-Каз, который провел в Лондоне несколько лет, рассказывает на Святой Елене императору одну из популярных шуток про Аддингтона: «Одна из английских оппозиционных газет, имея, в виду Аддингтона, привела цитату одного философа (кажется, Локка), который говорит, что разум ребенка представляет собой чистый лист бумаги, на котором природа еще ничего не написала; газета в шутку заметила, что когда природа что-то стала писать на чистом листе Доктора (прозвище, данное тогда мистеру Аддингтону), то следует признать, она оставила там много пустого места».

Питт не считает Аддингтона глупцом, да он им и не был. Вполне возможно, что для стабильного мирного времени Аддингтон мог быть неплохим премьером, но когда от мира до войны меньше шага… Аддингтон не годился. Когда это осознал Питт? Скорее всего, уже тогда, когда его друг начал проводить самостоятельную финансовую политику. Но он ведь связан обещанием!

Друзья Питта понимают, что его нужно вырвать из затворничества. Он спрятался в Уолмере и там предается мрачным мыслям. Наверняка постоянно сам себе напоминает об «обещании». Верный Каннинг берет на себя непростую миссию. Он даже научился ездить верхом, чтобы совершать прогулки со своим кумиром. Каннинг деликатен. Он не пытается уговорить Питта вернуться, он говорит о стране 1802 года. Стране, которую поэт Уильям Вордсворт назвал «болотом со стоячей водой».

Как выбираться? Многие считают, что помочь может только Питт. Среди многих немало и тех, кто теперь громко упрекает Питта. И за Аддингтона, и за то, что он отстранился. Друзья Питта совершают беспрецедентную акцию. В парламенте голосование – следует ли нам поблагодарить Питта за его великие заслуги перед страной? Благодарят, против только 52 депутата.

В мае, к дню рождения Питта, Каннинг пишет стихотворение «Лоцман, переживший бурю». Поэзией Каннинг, что называется, баловался. Хотя несколько его стихотворений входят в сборники стихов английских поэтов, но он и сам был не очень высокого мнения о своих талантах. Стихи про лоцмана, кстати, в сборники не попадают. Но популярностью они пользовались, особенно последние строки. О том, что когда вновь разыграется жестокий шторм – вся надежда на лоцмана.

«Лоцман» продолжает поддерживать Аддингтона, они сохраняют вполне дружеские отношения. Но Аддингтон еще и дружит с королем, помните, как называют его правительство? Георг по-прежнему называет Аддингтона, «дорогим», только его отношение к проблемам войны и мира постепенно меняется. Это многое значит, для Питта – в том числе.

В марте 1802 года, за несколько дней до подписания Амьенского мира, герцог Йоркский беседовал с лордом Мальмсбери. Король присутствовал. Герцог поинтересовался мнением дипломата о договоре. «Через неделю – мир, сэр, через месяц – война». Георг III промолчал, но на следующий день сам напомнил Мальмсбери о разговоре. «Вы – великий пророк. Полагаю, что вы не ошибаетесь с предсказанием. Первая часть его уже почти сбылась, вторая тоже не замедлит осуществиться».

Король понимал, что война неизбежна. Он иронично отзывался о тех аристократах, которые ринулись в Париж, чтобы насладиться высокой кухней и высокой модой. Питту, кстати, тоже предлагали совершить путешествие на континент, он благоразумно отказался. Здоровье