Профессор Амлетссон - Адель Гельт

Вот еще один хулиган просто получает по морде: оружия у того не оказалось, и он пытался достать меня кулаками. Что же, каков привет, таков и ответ, а кулаки у меня тяжелые — некий профессор до сих пор бьет три сотни с правой!

Вот противник повержен: ни один из бандитов не остался стоять на ногах.

Вот меня отпустило: не знаю, какое время я пробыл в режиме берсерка, и точно ли это был именно тот режим, но к нормальному почти состоянию своему я вернулся с готовностью и даже как-то радостно.

Ментальная сфера моя съежилась до привычных и нормальных своих размеров, вернулись все ощущения, цвета и даже детальная прорисовка дальних объектов.

Ускорился окружающий мир, или, что вернее, замедлился я: пёс сделал свое дело, и поспешил свернуться клубком, погружаясь вновь в многовековой тревожный сон.

Именно в этот момент я понял, что один из бандитов — тот, что получил по голове в самом начале — извлек откуда-то из недр потертого пиджака древний, но от того не менее опасный, пистолет, и прямо сейчас спускает курок, целясь, почему-то, не в меня, а в девушку Анну Стогову.

До бандита было около полутора метров, и я бросился на него, надеясь что-то такое успеть.

Успел.

Страшный удар в грудь вышиб из меня весь воздух и откинул назад опустевшее моё тело.

Оказывается, смерть — это совсем не больно.

——

*Чтоб тебя тролль сожрал!

Эпилог

- Вижу отца и мать своих…

- Сына, тебе бы поспать!

Сён Мао Дисян, « Облачный свиток »

Вот я пришел в себя: стою на тропе. Тропа вся в тумане, сквозь мутную хмарь совсем ничего не видно.

Однако, завеса сия странным образом развеивается буквально в пяти шагах перед моим носом, и смыкается еще в трех — я специально пару раз оборачивался прямо на ходу — позади моего свежего следа. Следы исчезают — раньше, чем над ними сомкнется туман.

Тропа ведет меня долго, и идет через лес. Или через поле.

Лес — ночной, в нем темно, пусть я и не вижу этого за туманом. Еще лес, скорее, сумеречный, или дневной, но лучи солнца не пробиваются сквозь кроны. Или все варианты леса сразу — и перечисленные, и нет.

Поле заросло травой в мой рост. Или немного ниже. Или под ногами хлюпает почти болото, вокруг же — заросли рогоза, который почему-то называют камышом, но не я и не сейчас. Иногда травы нет вовсе, земля иссохла, выжжена солнцем, лучей которого все равно не видно. Поле одновременно никакое и самое разное.

Странных мест таких я не видел и во снах, которых не видел тоже, и мне совершенно ясно смутно казалось: я умер, и по тропе иду не весь целиком.

Идет, опасливо озираясь, только то, что можно назвать моей душой, однако, при хвосте, ушах, зубастой морде и конечностях, которые вновь хочется называть лапами, передними и задними.

Тропа, даже болотистая в какой-то момент, ощущается под ногами весьма явно и недвусмысленно: иду я босиком, и одежды на мне никакой нет. Потому каждая из в изобилии попадающихся сосновых шишек, ощущается стопой как настоящая, пребольно впиваясь в пятку, если немного неудачно поставить заднюю лапу.

Нечастые кусты, растущие вдоль тропы, топорщат осязаемые ветви, цепляя меня за шерсть, будто линяющего по весне лиса. Даже легкие дуновения ветерка, не способного развеять туман, ощущаются как самые натуральные, однако меня не обмануть сенсорным богатством призрачного мира.

Почти ничем не пахнет. Вернее, не пахнет ничем совершенно, а то, что мне удается почуять я, конечно, домысливаю сам: сенсорная депривация, пусть и относительно одного только нюха, штука страшная настолько, что мозг хомо сапиенс защищается от таковой рефлекторно, совершенно без участия смущенного сознания.

Кстати, сознание. Я себя осознал в полной мере, и тут же в мою ментальную сферу, мнимую, как и все вокруг, пришла первая мысль, и была она страшно далека от чего-то приятного.

« Я мыслю, следовательно, существую », - подумалось сначала. « Однако, если я мыслю, но при этом умер, существую я или не по-настоящему, или в форме иной и непонятной. Скорее всего, такое существование мне не понравится… Кой чорт, оно мне не понравилось сразу! »

«Если я умер,» — продолжил я рассуждать сам с собой внутри себя, «но совершенно все про себя помню, настоящая загробная жизнь, во-первых, существует, и, во-вторых, я в нее еще не вступил, или вступил, но не до конца. Или мы там, у себя, в этом, как его, Мидгарде, не знаем о посмертии чего-то очень важного».

Загробная жизнь — не выдумка, об этом я знал совершенно точно. В конце концов, посмертное существование доказано современной физикой со всей научной очевидностью: мне самому приходилось, учась курсе на третьем, призывать спектора смешанного спектра, аспекта льда и смерти одновременно. Такой дух, наполовину стихийный, наполовину эфирный, носит, как правило, слепок личности человека, которым был при жизни. По этой причине с духом можно поговорить, и расспросить его о том, как все обстоит там, после жизни.

Ладно я! Меня, в конце концов, можно обмануть: я ведь физик температур, некромантии на нашем курсе не преподавалось даже факультативно, после же было недосуг подучить иногда полезную специальность — ввиду полного отсутствия требуемой склонности эфирного тела. Но есть же некроманты настоящие, такие же специалисты, как я, только в области физики смерти и противоэнергий… В общем, наука в курсе дела: загробная жизнь существует.

Было неприятно и боязно, и