Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

Гленн Андерс, с которым Таллула сблизилась, пока они вместе работали в «Они знали, чего хотели», стал одним из немногих, кому она призналась в уязвимости своего положения. Она зависела от своей славы, но чувствовала себя в ловушке. Ей казалось, что большинство людей жаждут ее общества исключительно потому, что их привлекает блеск ее популярности. Вместе с тем она не могла противостоять стремлению всегда находиться в центре внимания. В конце 1927 года она купила трехэтажный дом в Мейфэре и декорировала его в элегантном стиле ар-деко: серебряные росписи на стенах и золотой ковер, розовая мебель и темные стеновые панели. Она устраивала роскошные приемы и приглашала толпы гостей, угощая их икрой и коктейлями с шампанским. Молодой актер Чарльз Беннетт, которого позвали на одну такую вечеринку, с изумлением увидел там «всех звезд и самых знаменитых людей в Англии»: те перетекали из небольшой гостиной на кухню и поднимались вверх по лестнице. Вечеринка в честь Этель Бэрримор продолжалась три дня и сменилась следующей, устроенной для другой известной подруги.

Таллула запустила социальный циклон. И хотя она сама боялась, что все это показуха и ее «друзья» преследуют лишь собственные интересы, она не знала, как остановиться. Ее закрутили шестеренки звездного образа жизни – тот же механизм, рабами которого стали Зельда и Скотт в Нью-Йорке. Ярким показателем ее звездности стала ее популярность у «юных и блестящих» – лондонской золотой молодежи. Эти эстеты и модные бунтари стремились как можно чаще попадать на страницы газет и сообщали репортерам (с которыми водили дружбу), где состоится их следующее сборище. Каждый новый маскарад оказывался роскошнее и вычурнее предыдущего, а имя Таллулы в списке гостей гарантировало интерес газетчиков.

Она была так популярна, что случись ей пойти в театр в качестве зрительницы, половина зала вставала и выгибала шеи, чтобы на нее посмотреть. Это льстило ее самолюбию, но даже она понимала, что несправедливо перетягивает внимание на себя с самой постановки, которую пришла увидеть. В 1927 году ее звездность достигла апогея. В том году ее включили в список десяти самых выдающихся женщин Британии; Оливер Мессель пришел на бал-маскарад в наряде ее героини из «Эдемского сада», а все газеты по обе стороны Атлантического океана пестрили слухами о ее помолвке с румынским принцем Николаем.

Сесил Битон считал, что Таллула превращается в пародию на саму себя. Он заметил, что ее юная сияющая красота ожесточилась, и теперь это сияние казалось искусственным: «Ее щеки напоминали громадные кислотно-розовые пионы. Ресницы, увеличенные с помощью жидкой туши, смахивали на сгоревшие головки спичек, а надутые недовольные губы были накрашены самой яркой малиновой помадой и блестели, как клубничное варенье». Девичья бесшабашность тоже превратилась в подобие сексуального хищничества. Ни для кого не было секретом, что, если в постановке с Таллулой играл красивый молодой актер, ему не удавалось избежать ее сексуальных посягательств. Однажды она пригласила молодого актера к себе домой на чай, усадила его напротив и села, раздвинув ноги под таким углом, чтобы он мог заглянуть ей под юбку. Во время репетиции любовной сцены в спектакле «Шотландский туман» Таллула так откровенно провоцировала Годфри Тирла, игравшего главную мужскую роль, что его жена, присутствовавшая на репетиции, заплакала от обиды. Бэзил Дин вспоминал: «Ей казалось, что ее дорогого Годфри насиловали на ее глазах». Уходя со сцены, Таллула жестоко пошутила: «Хорошо, что на мне были трусики!»

Этот тон был хорошо знаком ее сестре Евгении. Все детство Таллула компенсировала свои комплексы, издеваясь и насмехаясь над старшей сестрой. Даже сейчас их прежнее соперничество иногда давало о себе знать, а когда весной 1928 года Евгения заявилась в Лондон и сказала, что тоже хочет играть в театре, между ними разгорелась настоящая вражда.

Предыдущие несколько лет Евгения с мужем Мортоном колесили между Нью-Йорком и Европой. Как и Фиц-джеральды, таким образом они пытались сбежать от проблем в отношениях. Но недавно те достигли критической отметки, и Евгения бросила Мортона, решив заняться карьерой. Вначале Таллула не тревожилась, когда сестра заявила, что намерена покорять лондонскую сцену. Хотя Евгению сразу взяли в постановку – она сыграла танцовщицу в новой пьесе Кениона Николсона «Зазывала», – роль была очень маленькой. Таллула не сомневалась, что сестру взяли из-за фамилии – Бэнкхед, – которую прославила она, Таллула.

Вероятно, Евгения тоже это понимала и, возможно, именно поэтому нарочно попыталась соблазнить мужчину, с которым Таллула в то время встречалась. Тони Уилсон, высокий девятнадцатилетний блондин, был очарован вниманием Евгении и по наивности совсем не догадывался, какими проблемами обернется его решение ответить на ее посягательства. Он не знал, что предательство Евгении пробудит в Таллуле все детские обиды и заставит вспомнить годы, когда отцовское внимание и любовь доставались лишь старшей сестре.

Таллула и в детстве была способна на подлость и ярость, а уж когда выросла, оказалась совсем страшна во гневе. Евгения трусливо сбежала в Париж, воссоединилась с Мортоном, и сестры не разговаривали несколько лет. Однако ее предательство стало лишь прелюдией к другому болезненному удару. В последние годы Таллула виделась с Нейпиром все реже, но так и не оставила мечту об их совместном будущем. Год назад они встречались в Париже – она ездила к Молинье, который шил костюмы для роли в «Золотоискателях». Несколько дней прошли в блаженном забытье – они пили, танцевали, занимались любовью, разговаривали обо всем. Потом Нэпс сказал, что должен уехать – он страдал хроническим туберкулезом и ездил в санаторий на Женевском озере. К восторгу Таллулы, он предложил ей поехать с ним, но, как обычно, задержался и заглянул в казино в Венецию, а она два дня ждала его на озере, не зная, где он. Когда же он наконец приехал, ее ждали «две волшебные недели» счастья.

Эти непостоянные отношения представлялись Таллуле жестокой головоломкой. Временами она чувствовала себя несчастной и «загнанной амбициями» и мечтала остепениться и выйти замуж. В последнее время задумывалась о ребенке – матери младенцев часто удивлялись, когда она подходила и ласково ворковала с детьми. Она даже думала бросить театральную карьеру. Почти десять лет она трудилась не покладая рук, отвоевывала себе место под солнцем и теперь устала. Она вела колонку в «Сандей Экспресс» и с грустью признавала, что хочет отдохнуть от «волнений и тревог» своей напряженной карьеры.

В идеале она хотела создать семью с Нэпсом: тот по-прежнему волновал ее, казался забавным и интересным, как ни