Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

                На слабые руки, на горестный рот

И видел десятки мучительных вёрст,

Засады, погони, огонь вперекрёст,

                Ночные болота в холодном дыму…

                И я головой покачал: не возьму!

…Как звёзды в рассвете, как щуки в реке,

Исчез наш отряд в голубом сосняке.

                В двенадцать часов по ночам из болот,

                Когда партизанское солнце встаёт, —

Шипела трава разозлённой совой:

У насыпи падал чужой часовой;

                Сове отзываясь, кукушка кричала,

                И взрывом тяжёлую землю качало,

И вновь нависал настороженный лес

Над грудой разбитых вагонов и рельс.

                Немецких карателей чёрные стаи

                Встречала болотная полночь пустая,

Сторукие – в сером тумане – кусты,

Глаза родников и деревьев посты.

                А сзади, золой оседая на травы,

                В притихшем селе догорала управа, —

Со всем – с комендантом, убитым на месте,

Со взводом охраны и старостой вместе.

                А мы уходили, скрываясь во мгле,

                Как уголь в золе, как дождинка в земле.

Но лес – это лес, и война есть война,

И смертью, и славой приходит она.

                На грозном рассвете в трущобе лесной

                С немецким отрядом мы приняли бой.

От взрывов кустарник срывался в полёт,

Как тысячи дятлов, стучал пулемёт,

                И с визгом безглазая гибель над нами

                Ширяла совиными злыми крылами.

…Свободу и ночь вдалеке от врага

Мы встретили – четверо из сорока!..

                Как волки – в трущобе четыре недели!

                От горя и ярости мы поседели:

Защитники края – в дремучих лесах,

А в сёлах бесчинствует пьяный пруссак,

                И некому пулю проверить на немце,

                И некому штык повернуть в его сердце!..

Тогда поклялись мы: умрём – так умрём,

Но будем с врагом воевать вчетвером.

                И тут обнаружилось странное дело:

                Как будто пред нами отмщенье летело!

Мы к мосту бросались – а он уже взорван,

Мы к старосте – кончился староста-ворон,

                Мы к поезду – в воздух летели вагоны

                От нашей засады за полперегона…

Тогда мы решили, в немалой обиде,

Таинственных мстителей этих увидеть,

                И мы натолкнулись в речном тайнике

                На двух молодых партизан в челноке.

Когда нам в глаза из осоки примятой

Угрюмо уставились два автомата,

                Мы подняли руки – свои ведь ребята!..

                И нас повели к командиру отряда.

…А был командир узкоплеч, невысок,

Сбегала пушистая прядь на висок…

                Смотрел я на тонкие брови вразлёт,

                На слабые руки, на горестный рот…

И я прошептал, обращаясь к нему:

– Возьмёшь ли с собою, Мария?..

– Возьму!

15 мая 1943, М. Вишера

Верность

Был зелен лес,

И ясный день – безмерен,

И тихо плыли облака в реке,

Когда он встал, своей присяге верен,

С тяжёлою гранатою в руке.

Пред ним гора горячего металла

Воздвиглась, лес перемешав с травой,

И он заметил злобно и устало

Прищур холодной щели смотровой.

И чёрный крест над пушкой тупорылой

Как будто реял в воздухе пустом,

Чтоб над его окопчиком-могилой

Означиться кладбищенским крестом.

Но он стоял, упрямо сдвинув брови,

Не чувствуя ни страха, ни тоски,

И лишь толчки тяжёлой жаркой крови

Далёким звоном полнили виски.

И где-то смутно-смутно, на мгновенье,

Мелькнул далёкий волжский городок,

Окошки в сад, закрытые сиренью…

…И он всем телом ринулся в бросок,

И, падая средь пламени и гула

И чувствуя, как душит дурнота,

Успел увидеть, как в дыму мелькнула

Броня с куском разбитого креста…

Прошли недели.

И дожди прошли.

И камыши пожухли на затоне.

И первые морозы обожгли

Кленовых листьев алые ладони.

Он просыпался. Он не замечал

Сестру, врача, иодоформа запах…

На грудь ему взбирался, грохоча,

Крестовый зверь на гусеничных лапах,

И он в десятый, в сотый раз вставал,

Во тьме, в бреду – своей присяге верен;

Был сух в гранате яростный запал,

И летний день всё так же был безмерен;

Река текла,

Прозрачная до дна…

…И набухала наволочка кровью.

Он слушал сон палаты. А война

Ещё гремела – тут, у изголовья.

11 декабря 1942,

Разъезд № 9 под ст. Неболчи

Разведчик

Он оседал. Дыханье под усами

В оскале рта рвалось, проклокотав…

Он трое суток уходил лесами,

Ищеек финских в доску измотав,

И здесь – упал. На солнце – золотая

Сосна стояла. Рядом. В трёх шагах.

Горячим ртом морозный снег глотая,

Он к ней подполз рывками, на локтях.

К её коре сухой, по-лисьи рыжей,

Щекой прижался, бледен, полужив.

Потом он сел и на сугробе лыжи

Перед собой крест-накрест положил.

И два тяжёлых диска автоматных

На них пристроил. И закрыл глаза.

И белый наст в зелёных зыбких пятнах

Пополз сквозь тьму, в беспамятство скользя.

Заснуть, заснуть… Ценою жизни целой

Купить минуту сна!.. Но он поднял

Замёрзшим пальцем веко и в прицеле

Увидел в глубину пространство дня

И в нём – себя, бегущего лесами, —

Нет, не от смерти, нет!.. Но если смерть —

Он вновь непримиримыми глазами

До смерти будет ей в лицо смотреть…

А там, в снегу, бежит, петляет лы́жня,

И ясный день так солнечен и тих,

Что как-то вдруг непоправимо лишне

Мелькнули финны в соснах золотых.

О, у него терпения хватило,

Он выждал их и подпустил в упор,

И автомата яростная сила

Вступила с целой полусотней в спор.

Он не спешил. Отрывисто и скупо

Свистел свинец его очередей.

И падали в халатах белых трупы,

Похожие на птиц и на людей.

…Его убили выстрелом в затылок.

И ночь прошла. У раненой сосны

Он так лежал, как будто видел сны,