Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

Особенно востребованными в последнее время стали наработки А.В. Назаренко, который на основе анализа форм Ruzzi, Ruci и т. п. немецких текстов IX — начала Х в., с привлечением Rus(s)i, Rus(s)ia, Ros(s)ie и т. п. латинских источников из романоязычных областей, Англии и Польши пришел к выводу о том, что "оригиналом заимствования послужила славянская форма этнонима — др.-русск. русь с вост.-слав. ū2, а не ее гипотетический скандинавоязычный прототип *rōþs-. Это значит, что уже в первой половине IX в. носители этнонима "русь", кем бы они не были этнически, пользовались славяноязычным самоназванием". Это заимствование, по мнению автора, явилось следствием прямых торговых контактов[1290].

Построения А.В. Назаренко, по словам В.Я. Петрухина, "породили новую волну гипотез, от традиционалистских — готовых постулировать присутствие Руси в Киеве уже в VIII в., до экзотических, реконструирующих рутено-фризско-норманнскую торговую компанию VIII в., принесшую название русь в Восточную Европу (О. Прицак)". Сложность, по мнению В.Я. Петрухина, заключается в том, что "этникон Ruzzi должен был, по данным лингвистики, возникнуть в такой форме не позднее рубежа VI–VII вв… что безнадежно отрывает его от исторической руси"[1291]. В одной из своих последних работ В.Я. Петрухин использует и общеисторические аргументы против концепции А.В. Назаренко: "Представления о связях Руси с Германией, восходящих чуть ли не к VIII в., основываются на сходстве этниконов ruzzi в Центральной Европе и Русь в Восточной: это омонимическое сходство позволило отождествить два этнонима средневековым немецким книжникам… — ни исторических, ни нумизматических свидетельств о существовании раннего торгового пути из Руси в Германию и тем более "из хазар в немцы" нет"[1292].

Очерк 7. Варяги на Руси Х — первой половины XI в.: к вопросу о месте и роли скандинавских элементов в военно-политической системе формирующегося Древнерусского государства

На основании вышеизложенного материала можно прийти к выводу о том, что ведущую роль в политических процессах эпохи формирования древнерусской государственности играли те регионы и центры, где имело место наиболее активное присутствие скандинавов. Последние явились той силой, которая активировала процессы политогенеза на территории Киевской Руси и, наложившись на мощную волну восточнославянской колонизации, придала им динамизм и масштабность. В этой связи неизбежно возникает вопрос, почему это произошло, какие факторы обусловили столь большую роль сравнительно малочисленных варяжских элементов, обеспечили их преобладание над туземными на начальной стадии этнополитической интеграции? Вопрос этот тем более актуален, если учитывать общепринятое мнение о равностадиальном развитии скандинавов и восточных славян. Не возражая, в целом, против такого вывода, заметим, что при общей равно стадиальности развития, первые обладали рядом существенных преимуществ, которые и позволили им на определенном этапе захватить инициативу в свои руки.

На момент начала норманнской экспансии в Восточной Европе варяги имели большой исторический опыт, накапливаемый с эпохи бронзы в Дании и Норвегии или с периода Вендель (VI–VII вв.) в Швеции[1293]. Они обладали письменностью и более развитыми, чем у восточных славян, эпосом и мифологией, более сложной общей системой религиозных воззрений. Мифология же в то время — универсальный инструментарий осмысления мироздания, природных и общественных явлений. Являясь необходимым и неотъемлемым элементом и средством легитимации общественных институтов, она выступала в роли внешней санкции, охраняющей, с одной стороны, традиционный уклад и, в то же время, с другой стороны, освящающей новационные явления. Поэтому уровень развития общества и уровень развития мифологии хотя и не линейные, но взаимосвязанные, неотделимые процессы.

Как морской, а не лесной народ, норманны были мобильнее и славян, и финно-угров. Дальние военные и торговые экспедиции расширяли их мировоззренческий кругозор, накапливали дополнительный социальный и просто жизненный опыт. Как отмечает А.Я. Гуревич, скандинавам были присущи "дух странствий", "жажда приключений". О массовости этого явления говорит тот факт, что "человек, всю жизнь просидевший в своем дворе, никуда не выезжая, не пользовался высоким уважением"[1294].

Неоспоримо военно-техническое превосходство норманнов в IХ–Х вв. над разрозненными племенными объединениями Восточной Европы. Это достигалось за счет гораздо более солидного военного опыта и первоклассной по тем временам вооруженности. Оружие поступало как из лучших европейских (в виде товара или военной добычи), так и собственных мастерских. Особенно развита металлургия железа была на территории Швеции. Можно полагать, что наиболее сложные технологии железообработки (например, "тройной пакет") были заимствованы восточными славянами у варягов. Давно замечено, что в IХ–Х, и даже в ХI–XII вв., сложные технологические приемы обработки железа в Древней Руси преобладали в северных регионах, тогда как в южных, в основном, развивались архаичные восточнославянские традиции, уходившие корнями в эпоху раннего железа (исключение из правил Шестовицы и Киев)[1295]. Иными словами, наиболее сложные и высококачественные предметы из железа изготавливались в тех регионах Руси, в которых в свое время было наиболее интенсивное норманнское присутствие[1296]. Этот факт, а также находки мастерских скандинавских кузнецов на Руси[1297], позволяют предполагать привнесение скандинавских ремесленных традиций в области металлообработки на Русь непосредственными их носителями. Характерно, что в IХ в. восточнославянские племенные союзы уступали в области металлургии железа и носителям Салтовской культуры. Это весьма важный и существенный момент, неоцененный должным образом в историографии[1298]. Ведь уровень железодобычи и железообработки в рассматриваемую эпоху определял и общий уровень развития производительных сил со всеми вытекающими отсюда последствиями для развития общества, не говоря уже о степени обороноспособности последнего. Неудивительно поэтому, что в то время, когда на восточных славян падает первый луч истории, многие их племенные объединения предстают в роли данников хазарам и варягам. Ведь франкским мечам, тяжелым копьям и боевым топорам норманнов, защищенных доспехами, славяне, как явствует из археологических материалов и известий восточных авторов, могли противопоставить в основном стрелы и дротики. Кроме того, славяне не знали еще правильного боевого строя, их военно-тактическое искусство было не совершенно. Норманны же обладали одной из самых развитых в то время военных организаций, позволявшей им терроризировать и Европу, и Северную Африку, и часть Азии. Если исключить византийский флот с его "греческим огнем", то и в военно-морском деле норманнам не было равных. По словам А.А. Хлевова, викинги создали наиболее эффективную военную организацию, которая для своего времени являлась "если не недосягаемым, то все же образцом". Ни Европа, ни Азия "не смогли за триста лет создать альтернативных воинских формирований"[1299]. До появления в Восточной Европе норманнов ни славяне, ни финно-угры не знали, видимо, и такой важнейшей организации, как постоянная, сплоченная неразрывными узами с вождем, дружина[1300]. Более того, "скандинавские дружины были… образцом для подражания" и на Руси, и среди балтских и финских