Синоп - Владимир Виленович Шигин

на горизонт и замечаете крен, а затем имеющуюся на подушке черту указателя рисуете вверх по клину. Это уже обозначится другая черта на нуль, соответствующая градусу крена на другую сторону. После этого нетрудно мы уже вместе расчертим клин на градусы, и очертить их белой краской. Ясно ли?

– Мудрено конешное дело, но помозгуем, чай мы не турки какие! – кивали головами комендоры.

20 октября адъютант Корнилова лейтенант Железнов привез Нахимову известие о деле у Исакчи, но эта новость о фактическом начале войны, так не развязала рук нашим морякам. Железнов вновь подтвердил приказание выжидать первого выстрела турок и быть в оборонительном положении. Благодаря запрету на нападение турецкие военные пароходы безнаказанно тянули на восток мимо нахимовской эскадры суда с далеко не мирным грузом. Биограф адмирала писал об этих томительных для Нахимова днях: «С нетерпением и, без сомнения, со скорбью Нахимов продолжал бороться у Анатолийского берега с бурями и ураганами в томительном ожидании вожделенного вестника, который освободил бы его от невыносимой обязанности отражать, но не атаковать».

Наконец 1 ноября из Севастополя наконец-то подошли пароход «Бессарабия» и фрегат «Коварна» с долгожданным манифестом о войне.

– Ну, слава Богу! – перекрестился Нахимов, выслушав доклад командира «Бессарабии» капитан-лейтенанта Щеголева. – Спасибо тебе, Петя, за добрую весть! Теперь, кажется, все окончательно прояснилось!

Прочитав гербовую бумагу с манифестом, вице-адмирал тотчас же поднял сигнал: «Война объявлена; турецкий флот вышел в море. Отслужить молебствие и поздравить команду». Под звуки бушующего шторма экипажи приветствовали эту новость несмолкаемыми криками «ура!»

Сильный ветер окончательно прервал всякое сообщение между судами эскадры Нахимова, и только вечером следующего дня командующий смог передать эскадре свои приказания.

Через день на уходящих из-под ног корабельных палубах нахимовских кораблей уже читали приказ командующего «Не имея возможности, – писал он, – за крепким ветром и большим волнением два дня передать на суда вверенного мне отряда копии с манифеста объявления войны Турции, я передаю их теперь и предлагаю гг. командирам приказать священникам прочесть их при собрании всей команды. Имею известие, что турецкий флот вышел в море с намерением занять принадлежащий нам порт Сухум-Кале и, что для отыскания неприятельского флота отправлен из Севастополя с шестью кораблями генерал-адъютант Корнилов. Неприятель не иначе может исполнить свое намерение, как пройдя мимо нас или дав нам сражение. В первом случае я надеюсь на бдительный надзор гг. командиров и офицеров; во втором – с Божьей помощью и уверенностью в своих офицерах и командах, я надеюсь с честью принять сражение. Не распространяясь в наставлениях, я выскажу свою мысль, что в морском деле близкое расстояние от неприятеля и взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика. Уведомляю гг. командиров, что в случае встречи с неприятелем, превышающим нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверен, что каждый из нас сделает свое дело».

Оценивая этот краткий, полный решимости и достоинства приказ, один из моряков того времени говорил о нем следующее: «Как знаток дела, адмирал отлично понимал, что успех действий с парусными судами в открытом море зависит от начальника только до первого выстрела. С этой же минуты начальник эскадры должен в полной мере положиться на личные способности и опытность командиров, предоставляя себе лишь лестное право кинуться первым в бой. Если адмирал в течение крейсерства сумел приучить экипажи к управлению кораблями, если он развил в командирах соображение, дал им возможность постичь качества своих судов, вселил в них уверенность, которая не может существовать без чувства собственного достоинства, тогда, подобно Нельсону под Трафальгаром, он может закрыть сигнальные книги. Другое не менее важное и чисто нравственное условие – это тесная дружеская связь между командирами, которая одна только вполне обеспечивает столь необходимую взаимную помощь. Лазарев и его достойные сподвижники в течение многих лет воспитывали Черноморский флот именно в этом направлении. Во время последнего трехнедельного крейсерства в бурную осень под руководством своего опытного адмирала Нахимовская эскадра довершила свою боевую подготовку. И теперь, вступая в открытую борьбу, когда пришло время использовать результат многолетних трудов, Павлу Степановичу незачем было быть многоречивым: от адмирала и до последнего матроса все мыслили у него в эскадре одинаково, все отлично знали, что и как предстоит им делать под флагом своего обожаемого начальника».

Инструкции, присланные Нахимову вместе с манифестом о войне, не отменяли задачи крейсировать у Анатолийского берега. Да и на самом деле именно здесь, в самом узком месте Черного моря, было легче всего перехватывать турецкие суда.

Нахимов по самой природе своей не принадлежал к числу натур нервных, честолюбивых. Командиру «Императрицы Марии» Барановскому он признался:

– Даже манифест о войне не заставит меня кинуться, сломя голову, отыскать неприятеля. Оберегаемый нами участок имеет значение стратегические, а потому рано или поздно турки сюда придут сами. Впрочем, отсиживаться в стороне он тоже не собирался. Командиры дозорных судов получили приказ действовать наступательно. Результат был почти мгновенный.

4-го числа с эскадры заметили у берега несколько одномачтовых турецких шхун и пароход, идущий по направлению к Константинополю. Сигналом с флагманского корабля «Императрица Мария» пароходу «Бессарабия» было приказано захватить турецкий пароход. Командир «Бессарабии» капитан- лейтенант Щеголев, чтобы скрыть себя, поставил все паруса и закрыл ими трубу. Турецкий пароход, не подозревая встречи с русским паровым судном, продолжал идти вдоль берега; когда же «Бессарабия» открыла себя и погналась за ним, противник бросился к берегу. По второму же выстрелу с «Бессарабии» с турецкого парохода спустили шлюпку. На ней бежали капитан, его помощник, турецкий подполковник да несколько солдат. Остальные не сопротивлялись. В полночь «Бессарабия» возвратилась к эскадре Нахимова с захваченным турецким пароходом «Меджари-Теджарет». Приз был оставлен при эскадре, так как Нахимов нуждался в пароходах. Интересно, что команда парохода, состоявшая из англичан (вся машинная команда), итальянцев, египтян и турок, с удовольствием выполняла приказы наших офицеров и не возражала против службы под Андреевским флагом. Когда же пароходному интернационалу было объявлено, что труд будет щедро оплачен звонким российским рублем, энтузиазму команды не было предела. Шкипер парохода пожилой египтянин, в тапках на босую ногу, оказался на редкость словоохотлив и за пару империалов с удовольствием рассказал не только о перипетиях своей жизни, но и о том, что в Синопской бухте сейчас стоял два турецких фрегата и два корвета, а кроме того ожидается еще приход целой эскадры.

– Кто во главе эскадры? – допрашивал капитана, знающий турецкий язык старший адъютант Нахимова Феофан Остено.

– Говорят, что прибудет известный алжирец Осман-паша, но пока главным победоносный Гуссейн-паша!

Нахимов кивнул головой. Об этом турецком адмирале он был давно