Молодая жена - Ирина Александровна Велембовская

– Родители отправились в Пермь, – сообщила Маргарита. – Папе нужен новый протез, он ведь инвалид. Да ты, наверное, его помнишь?

– Извини, как-то стерлось, – сказал Гена. – А у вас тут теперь очень хорошо!

Это был комплимент: обстановка в новой квартире пока была самая умеренная. Единственное, чему Гена мог бы позавидовать, это восьми томам Конан Дойля, которые, как он слышал, в Москве «толкают» по двадцать рублей за том. Наверное, Маргарита этого не знала, потому что Конан Дойль лежал у нее без особого призрения на окошке.

– Знаешь, Гена, по чьей вине ты здесь? – вдруг спросила Маргарита. – По моей. Это я Наймушину адрес дала. Конечно, тебя бы все равно разыскали, но когда бы это еще было!

– Спасибо! – сказал Гена. – Ты, значит, знала мой адрес?

– Конечно. Мне его Матрена Яковлевна еще три года назад дала. Я знала, что ты вступил в брак. И все-таки мне захотелось тебе написать. А потом я что-то раздумала…

– Ну и зря, – растерянно сказал Гена. – Написала бы…

– Ты считаешь, стоило?

Наступила пауза.

– Угостить тебя чаем?

– Спасибо…

Лучше бы, конечно, не чаем, а чем-нибудь другим. Гена сегодня чаю выпил уже порядком. Маргарите и в голову не приходило, что у него с финансами бедновато. Тем более что он трепался про машину и про дубленку.

Когда Маргарита ушла на кухню, к Гене приблизился большой трехцветной масти кот.

– Мышей давишь? – спросил Гена. – Как тебя, Барсик, Мурзик?

Он перебрал еще несколько кошачьих кличек, но кот поглядел на него, как на выжившего из ума, и удалился от греха. А Гена с деланым равнодушием открыл том Конан Дойля.

Потом, когда Гена получил не только чаю, но и разогретых пельменей, он расчувствовался и сказал:

– Знаешь, Моря, у меня в последнее время предчувствие какое-то было… – Он опять соврал и не покраснел. – Я и раньше Матрену Яковлевну часто вспоминал, а тут… Я, Моря, на кладбище еще не сходил, но все из-за этого черта. Еще, думаю, увяжется, опять приставать начнет.

– На чем же вы с ним порешили?

– Да ни на чем…

Маргарита пожала плечами. И после короткого молчания спросила:

– Не расскажешь мне о Москве? Я еще ни разу там не была, но почему-то мне часто кажется, будто я иду по одной из московских улиц. Наверное, это телевизор виноват. Как ты думаешь, не могла бы я попасть в Институт имени Плеханова? Я не хочу останавливаться на техникуме.

Насчет этого Гена ничего не мог сказать. А почему бы и нет? Девка такая, что… Не то, что его Шура, которая из-за неуверенности в себе сидит на восьмидесяти рублях.

– Да, в Москве, конечно, ничего, – согласился Гена. – Только народу до черта, ГУМ, ЦУМ… Я-то лично не хожу, но теща моя иногда там бьется по полсуток. Скажи, Моря, как ты думаешь, почему именно мне Матрена Яковлевна эти деньги завещала?

– Бог ее знает, она под старость какая-то странная стала. В прошлом году пришла к нам в сберкассу и говорит заведующей: «Мария Никоновна, положьте вот мои деньги. Только чтобы они Сережке моему не достались, когда я умру. Он моего Шарика застрелил».

– Шарика? – переспросил Гена. – Ну и паразит!.. Отборный!

Вспомнилась большая черная собака, от которой пахло то опилками, то травой, то сдобным тестом. Сам Гена собачником не был и особой нежности к данному Шарику не испытывал, но тут подумал, что хорошо бы этому живодеру Наймушину не отдать ни шиша.

– Значит, ей просто надо было любому завещать, – вдруг пришел к грустному выводу Гена. – А я-то думал…

– Нет, почему, – возразила Маргарита. – Она к тебе хорошо относилась, вспоминала часто. Когда мы еще в Долгой слободке жили, придет к нам и говорит: «Что-то не пишет мой Гена. Наверное, некогда».

– Правда, – признался Гена, – я редко писал.

– Конечно, дело не только в собаке… – И вдруг Маргарита спросила: – Скажи, Гена, а почему ты на мои письма не отвечал?

Гена растерялся, однако что-то говорить надо было.

– Зачем я тебе, Моря? – вместо ответа сказал он. – Ничего я в жизни пока не добился. Про дубленку тебе соврал. Нету у меня никакой дубленки. И не мечтаю. Разве что вот сейчас эти деньги получу.

– Почему же, конечно, получишь. Только я тебе откровенно скажу. Гена, я лично была удивлена, когда Матрена Яковлевна решила на тебя завещание сделать.

– Почему же? – ревниво спросил Гена. Ему показалось, что Маргарита мстит ему за измену.

– Да потому, что у нее внучка есть. Ребенок ведь не виноват.

Гена в растерянности пожал плечами.

– А разве этой внучке деньги попадут? Все равно Наймушин себе возьмет.

– Можно сделать вклад до совершеннолетия. Сейчас ей только два годика.

– Здрасьте! – вырвалось у Гены. – Будет совершеннолетняя, пусть сама и заработает.

– Ты так считаешь?

– Конечно. Да за это время всемирное землетрясение может произойти. Или деньги совсем отменят.

Но Гена очень скоро пришел в себя.

– Моря, ты меня извини… Думаешь, я такой жадный? Я в жизни чужой копейки не взял. Правда, теща меня на первых порах поддерживала… Но сейчас все так. Мне просто обидно стало: тысячу верст отмахал, напсиховался…

– Да я все понимаю, – сказала Маргарита. – Не надо тебе оправдываться.

Гена немного успокоился, доел пельмени, Маргарита сказала, что если он завтра собирается пойти на кладбище, то лучше на лыжах: очень много снега.

– А ты со мной не пойдешь? – робко спросил он.

– Нет, Гена, – сказала она, – не пойду.

3

На следующий день с утра Гена отправился на кладбище, или, как тут говорили, на могильник. Он был километрах в двух от поселка, возле самого леса. Лыжи действительно пришлись бы кстати, но Гена решил никого просьбами не затруднять.

Была суббота. Завод минеральной ваты не дымил и молчал, зато на улицах поселка было много народу. Гене попались попутчики: молодая супружеская пара с двумя детьми тоже шла «навестить» бабушку. Дети ее, наверное, не помнили, поэтому воспринимали субботнее мероприятие как праздник. На лице молодой женщины не видно было такой уж глубокой скорби: скорее всего, на кладбище лежала не родная мать, а свекровь. Женщина несла веночек из голубых бумажных цветов, муж ее – большую деревянную лопату.

– Холодновато тут у вас! – сказал Гена, словно сам вырос где-нибудь в Ялте или в Сочи. – Зато за елкой в очереди стоять не надо.

Перед Новым годом Гена больше часа протолкался около Дорогомиловского рынка, пока купил палку с тремя сучками за рубль