Русская культура - Дмитрий Сергеевич Лихачев

Еще один вид суетности в науке: стремиться обладать «изысканными знаниями». Это возможно, и такого рода снобизм продолжает существовать, хотя и реже, чем в предшествующие столетия.

Длинный язык – признак короткого ума.

Самое легкодостижимое и одно из главных достоинств научного доклада (доклада как такового) – краткость.

Малый прогресс в большом деле важнее большого прогресса в малом (а может быть, я не прав?).

Ошибка, признанная вовремя, – не ошибка.

В научном коллективе необходимы не директивы и распоряжения, а сотрудничество. И главная задача руководителя – достичь этого сотрудничества.

«Ответственный работник» – этот «термин» обычно понимается в смысле «важный», «высокопоставленный начальник», а надо понимать точно согласно значению самих слов: работник, ответственный за свои поступки, за свои распоряжения и поступки. Он не поднят над своими поступками, а подчинен им, подчинен своим обязанностям, наказуем за всякую неправду, этим работником сделанную. С ответственного работника больший спрос, чем с обычного работника. «Ответственный работник» противопоставлен обычному, а не «безответственному» работнику, ибо последний вообще не работник. Всякий работник отвечает за свою работу.

Работа и работник составляют некое единство. Это особенно ясно в научном труде: ученый – это его труды, открытия. В этом он в той или иной степени бессмертен. Хорошая работа не просто сделана хорошим работником, но она сама создает хорошего работника. Работа и работник плотно связаны двухсторонней связью.

Какая утонченная месть, какое злое издевательство: хвалить человека за то, в чем он явно не проявился!

Слышал от физика (кажется, члена французской Академии Абраама): нет ничего практичнее, чем хорошая теория.

Познание в науке идет по двум руслам – более простому и более сложному. Простой путь познания – сведение сложного к простому, сложный путь – открытие в простом сложного. Первый путь как бы тяготится познанием и стремится его по возможности закрыть. Второй путь – это скрытое или явное восхищение миром, существующим, открытие в бытии Логоса.

Марксизм, фрейдизм, дарвинизм – это все попытки сведения сложного к простому, попытки явно несостоятельные… и вредные. Марксистский метод в изучении литературы превращает литературу в иллюстрацию к марксизму, к учению о классовой борьбе, возводит в главную норму жизни ненависть. Ясно, что марксистский метод в изучении литературы отбивает интерес к литературе, к чтению, «ускучняет» самую жизнь. Во что превращаются под пером и языком марксизма такие сложные персонажи, как Обломов, Базаров, Онегин… и пр. и пр.

Вера в Бога – это дар.

Марксизм – скучная философия (и примитивная).

Атеизм – скучная религия (самая примитивная).

И в моей жизни, и в науке мне открывался один и тот же сюжет: стремление к свободе. В науке я прослеживал стремление к свободе, расширение тем и форм литературы, культуры… В моей личной жизни самым главным для меня всегда оказывалась необходимость отстоять свою самостоятельность от «веяний времени», мод, господствующих идей, никогда не вступать в какие-либо союзы, группы, противостоять идеологическим схемам и т. д. Это приводило меня к некоторому одиночеству, – особенно тогда, когда друзья юности постепенно ушли в «мир иной», а многие отворачивались от меня (для меня навсегда) из боязни «власть предержащих». К ним я уже не возвращался…

Наша нетерпимость, возможно, из забвения евангельского: «Не запрещайте, ибо кто не против вас, тот за вас!» (Евангелие от Луки, 9: 50).

Из прошлого и о прошлом

Рано или поздно все разрушится, все исчезнет. Да, но лучше, чтобы «поздно», чем «рано». Когда-то человек жил только в настоящем. Но в большом настоящем, помня – кто у него родители и откуда. Открытие истории произошло несколько тысяч лет назад: открытие – в обе стороны: о прошлом легенды, для будущего курганы.

Курганы – лучшая память. Носитель истории – земля. Ведь нужно столько же работать, чтобы разнести курган, сколько чтобы его насыпать. Бульдозеров не было…

Человеку тесно жить только в настоящем. Нравственная жизнь требует памяти о прошлом и сохранения памяти на будущее – расширения туда и сюда.

И детям нужно знать, что о своем детстве они будут вспоминать, а внуки будут приставать: «Расскажи, дедушка, как ты был маленьким». Такие рассказы дети очень любят. Дети вообще хранители традиций.

Когда Владимир Мономах закладывает Успенский собор в Киеве (1073 год), в Смоленске (1101 год), в Суздале (1101 год), во Владимире (1108 год), в Чернигове (вскоре после 1113 года) – он закрепляет центр и границы государства Руси, он борется с «пустотой» огромной Русской земли. Одинаковые по посвящению Успению и по внутренним соотношениям храмы в середине кремлей в разных концах Руси необходимы для «преодоления пространства», для закрепления единства Руси.

Древнерусское язычество было связано с культом Земли и Рода. Язычество было земледельческим и племенным. Оно населяло Русь различными племенными богами, но не могло ее объединить. Объединил Русь византийский крест и скандинавский меч, но Русь осталась Русью, язык остался русским, разве что с церковно-литературной надстройкой в виде болгарского письменного языка. Любовь к земледельческому укладу пронизала собой христианство, и после нелегких лет преобразований и последующей за ними дестабилизации междукняжеских отношений наступила новая пора относительно спокойного уклада жизни, богатства еще не скованного крепостничеством крестьянства.

А дальше так и пошло: разрушение стабильного уклада, шедшее сверху и продолжавшееся обнищанием и внутренними войнами, сменявшееся периодом относительной стабилизации быта и подъема культуры, когда жить становилось более или менее спокойно. Христианизация Руси и овладение ею княжеской династией сменилось в XII веке относительным благополучием, в котором княжеские свары не играли такой уж большой роли, как это может показаться по летописям и «Слову о полку Игореве», главной задачей которых было отмечать то, что выделялось из общего плана: раздоры, походы и междоусобицы князей.

Что, собственно, произошло в это время? Евразийцы были склонны преуменьшать значение восточного нашествия, другие, напротив, преувеличивали. Однако ни те ни другие не пытались охарактеризовать события в их существе, а это, безусловно, важнее, чем все попытки оценить перерывы количественно.

Р. Г. Скрынников в своей книге о Грозном приводит хорошую цитату из Энгельса, объясняющую настроение Грозного, его страх смерти. Скрынников пишет, что «эпоху террора» нельзя отождествлять с господством людей, внушающих ужас. «Напротив того (здесь начинается цитата из Энгельса), это господство людей, которые сами напуганы. Террор – это большей частью бесполезные жестокости, совершённые для собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх» (Письмо Ф. Энгельса к К.