Русская культура - Дмитрий Сергеевич Лихачев

мог бы привести десятки примеров, когда рукописи считались «пропавшими» в результате того, что они подолгу не попадали в руки исследователю и не отождествлялись.

Доступность источника – и рукописного документа, и книги, и редких журналов или старых газет – кардинальная проблема, от которой зависит развитие гуманитарной науки. Преграждение доступа к источникам ведет к застою, принуждая исследователя топтаться на площадке одних и тех же фактов, повторять банальности, и в конце концов отделяет его от науки.

Не должно быть никаких закрытых фондов – ни архивных, ни библиотечных. Как достичь такого положения – этот вопрос должен быть обсужден широкой научной общественностью, а не решаться в ведомственных кабинетах. Свобода доступа к животворным культурным ценностям – наше общее право, право всех и каждого, и обязанность библиотек и архивов – обеспечить осуществление этого права на деле.

Прослыть эрудитом проще всего, зная немного, но именно то, чего не знают другие.

Если бы мне пришлось издавать журнал (литературоведческий или культурологический), я бы сделал в нем три главных раздела: 1) статьи (обязательно краткие, сжатые – без фразеологических штампов и излишеств; в целом – не больше полулиста); 2) рецензии (отдел открывался бы общим обзором книг, вышедших за определенный промежуток времени: можно за год по темам, и состоял бы в основном в подробных разборах книг; 3) заметки и поправки (типа тех, что дает И. Г. Ямпольский в «Вопросах литературы»); это внесло бы дисциплину и чувство ответственности в авторский труд, подтянуло бы авторов.

Д. А. Гольдгаммер. Самовнушение при научных исследованиях[79]. Очень интересная статья. На многих примерах она показывает давно известный факт: как результаты наблюдений и экспериментов подгоняются под выводы. Но важно в ней и ново то, что эта «подгонка» совершается часто бессознательно. Исследователь так убежден в заранее составленных им выводах, что во всем видит их подтверждение и действительно не видит ничего, что им противоречит.

Хотя автор ограничивается «точными» науками, но в еще большей мере это касается ведь и гуманитарных дисциплин. В литературоведческой текстологии это сплошь да рядом. Достаточно посмотреть работы по текстологии «Задонщины»: вариант хуже – значит, он вторичный, вариант лучше – значит, исправили предшествующее чтение, которое было хуже. Уже совсем не уследишь за «самовнушением» в более широких обобщениях, когда необходимо охарактеризовать особенности творчества того или иного автора.

Но самовнушение распространяется не только на творцов, но и на читателей, на зрителей, слушателей. И тут оно играет иногда положительную роль. Репутация автора или художника заставляет внимательнее относиться к их творчеству: читать, смотреть, слушать. А читатель, зритель и слушатель должны быть «искательны», внимательны, вдумчивы, особенно если это касается «трудных» творцов: Пастернака, Мандельштама, постимпрессионистов, сложных композиторов.

Иногда читателю, зрителю, слушателю кажется в результате самовнушения, что он понимает. Ну и пусть кажется! В конце концов поймет или отбросит. Но без периода пытливых поисков всем трем не обойтись. Если все трое хотят совершенствовать свое познание искусства.

Увеличение знаний о явлении ведет иногда к уменьшению его понимания.

В литературоведении вместо исследований все больше развиваются «наднаучные» работы: «ученый» больше всего толкует о том – кто прав, кто нет, кто на правильном пути, а кто скосил с него и пр.

В инквизиции была должность «квалификатора». Квалификатор определял – что есть ересь и что ересью не является. В науке квалификаторы ужасны. Их много в литературоведении.

Ларошфуко: «Человек всегда имеет в себе достаточно мужества, чтобы перенести несчастия других». Добавим: а ученый – неудачи чужого эксперимента или его фактическую ошибку.

Б. А. Романов сказал про одного историка, увеличивавшего список своих работ обилием рецензий: «Он расплевывает свои рецензии направо и налево».

Там, где нет аргументов, там есть мнения.

В одной из своих рецензий Б. А. Ларин написал: «Самой сильной частью книги приходится признать ее оглавление – попытку систематизации вопросов, – разработка же их (т. е. вся книга. – Д. Л.) поверхностна и примитивна». Убийственно точно.

В начале 1930-х годов, в пору «перестройки» Академии наук кто-то (не назову фамилии) читал доклад о Пушкине в Большом конференц-зале главного здания Академии наук. По окончании доклада, когда все расходились, в толпе у дверей Е. В. Тарле воздел руки кверху и произнес: «Я, конечно, понимаю, что это Академия наук, но в зале все же были люди с высшим образованием». Вчера читался доклад по советской литературе в Отделении литературы и языка. Я не выдержал и ушел, а знакомым сказал: «Мы-то ко всему привыкли, но стыдно было стенографисток».

Ньютон открыл закон земного тяготения, но он не строил гипотез – что это такое, чем объясняется и т. п. Ньютон об этом декларативно заявил: он сказал, что не строит гипотез о том, чего не знает. И этим он не затормозил развития науки (со слов академика В. И. Смирнова. 15.IV.1971).

Прогресс – это в значительной мере дифференциация и специализация внутри некоторого «организма». Прогресс в науке – это тоже дифференциация, специализация, усложнение изучаемых вопросов, появление все новых и новых проблем.

Количество поднимающихся в науке вопросов значительно обгоняет количество ответов. Следовательно, наука, позволяющая пользоваться силами природы (в широком смысле), одновременно увеличивает количество тайн бытия.

Одно из самых больших удовольствий для автора – выход его книги или статьи. Но… удовольствие это падает с выходом каждой следующей книги: вторая книга – уже половина восторга от первой, третья – треть, четвертая – четверть и т. д. Чтобы сохранить это удовольствие, надо, чтобы труды были новыми, не повторялись – были как бы каждый раз «первыми». Книга должна быть «неожиданностью» – и для читателя, и для самого автора

Недостаточно быть рыбой, чтобы стать хорошим ихтиологом: это выражение можно применить к одной старой фольклористке из деревни, считавшей себя высшим авторитетом в делах народного творчества.

Раздраженный пустыми социологизированиями одного литературоведа, В. А. Десницкий сказал: «Из этого Пушкину штанов не сошьешь».

Резерфорд сказал: «Научная истина проходит три стадии своего признания: сперва говорят – “это абсурд”, потом – “в этом что-то есть” и наконец – “это давно известно!”». Вся соль здесь в том, что каждое из этих суждений Резерфорд называет «признанием»!

«Инверсионная система» в науке: доказательная система строится для той или иной концепции. Соответственно подбираются документы и т. д.

С. Б. Веселовский писал: «Никакое глубокомыслие и никакое остроумие не могут возместить незнания фактов»[80].

В. А. Десницкий (бывший семинарист) называл сотрудников Пушкинского Дома, обладающих учеными степенями, «рясофорными».

Барабанный бой эрудиции: имена, названия, цитаты, библиографические сноски – нужные и ненужные.

Выражение Изоргиной: «Заботливые эрудиты».

Анатоль Франс: «Наука непогрешима, но ученые часто ошибаются».

Из «Истории одного